Проходит еще час. Михаил смотрит на часы: собирается уходить. Мне надо что-то сделать, причем немедленно. Каждый раз, когда я взглядываю на него, он представляется мне все более и более ничтожным и незначительным, и я все меньше понимаю, как могла Эстер променять меня на человека, который кажется столь далеким от действительности (помнится, она что-то упоминала о его «магических дарованиях»). Мне трудно будет изображать непринужденность, разговаривая с тем, кого считаю своим врагом, но что-то надо сделать.
— Надо бы нам побольше узнать о нашем читателе, пока он еще здесь, — говорю я, и за столом немедля воцаряется тишина. — Скоро ему уходить, а он так ничего и не рассказал о своей жизни. Чем вы занимаетесь?
Михаилу, хоть он немало выпил, удается собраться.
— Устраиваю встречи в армянском ресторане.
— То есть?
— То есть рассказываю со сцены разные истории. А потом заставляю делать это тех, кто сидит в зале.
— В своих книгах я делаю то же самое.
— Знаю. Именно это и сблизило меня с...
Сейчас он еще скажет с кем!
— Вы родились здесь? — перебивает его Мари, не давая окончить фразу («...сблизило меня с вашей женой»).
— Нет. Я родился в степях Казахстана.
Казахстан! Кто осмелится спросить, где это?
— А где это — Казахстан? — осведомляется кто-то из присутствующих.
Блаженны не боящиеся показать свое незнание.
— Я ждал этого вопроса, — и в глазах Михаила мелькнуло подобие улыбки. — Через десять минут после того, как я назову свою родину, со мной заговаривают о Пакистане, об Афганистане... Моя страна находится в Центральной Азии. В ней всего 14 миллионов жителей, а площадь во много раз превосходит Францию с ее 60 миллионами.
— Иными словами, там никто не жалуется на скученность, — со смехом замечает мой издатель.
— В течение всего двадцатого столетия там вообще никто не имел права жаловаться ни на что. Во-первых, когда коммунисты отменили частную собственность, все поголовье скота оказалось брошено в степях, и 48,6% жителей погибли от голода. Представляете? В 1932-33 годах почти половина населения вымерла.
За столом повисает молчание. Но поскольку трагедии омрачают атмосферу нашего празднества, кто-то из присутствующих пробует заговорить о другом. Однако я требую, чтобы «читатель» продолжал рассказ о своей стране.
— На что похожа степь?
— Это огромные равнины, на которых почти ничего не растет. Разве вы не знаете?
Да знаю, конечно. Просто настал мой черед спросить что-либо для поддержания разговора.
— Я кое-что вспоминаю, — говорит мой издатель. — Не так давно мне прислали рукопись одного тамошнего писателя. Книга была посвящена ядерным испытаниям в степи.