Элизабет слушала его, затаив дыхание, чувствуя, что разговор захватывает ее все больше и больше. Однако деликатность темы помешала ее расспросам.
Мистер Уикхем перешел к предметам более общим: к городу Меритону, его окрестностям и, наконец, к его жителям. Одобрив все, что ему удалось повидать, он высказал тонкий, но вполне ощутимый комплимент местному обществу.
— При поступлении в ***ширский полк я прежде всего имел в виду завести здесь постоянные и притом приятные дружеские связи. Я знал, что это прославленная и достойная войсковая часть. Но мой друг Денни особенно соблазнял меня своими рассказами о городе, в котором полк в настоящее время расквартирован. Сколько внимания проявляют здесь к офицерам! И как много приобрели они здесь приятных знакомств! Да, общество, признаюсь, мне необходимо. Я — человек, разочарованный в жизни, и душа моя не терпит одиночества. У меня непременно должны быть занятия и общество. Меня не готовили к военной карьере. Но, волею обстоятельств, теперь это — лучшее, на что я могу рассчитывать. Увы, моей сферой должна была стать церковь. Меня воспитывали для духовной стези. И я бы уже располагал отличным приходом, будь это угодно джентльмену, которого мы упомянули в нашей беседе.
— Неужели это возможно?
— О да, покойный мистер Дарси предназначал для меня лучший приход в своих владениях — сразу же после того, как в нем должна была открыться вакансия. Он был моим крестным отцом и не чаял во мне души. Заботу его обо мне нельзя описать словами. Он так хотел меня обеспечить и верил, что это ему удалось! Но приход освободился и… достался другому.
— Боже правый! — воскликнула Элизабет. — Это неслыханно! Как мог мистер Дарси пренебречь волей отца?! И вы для своей защиты не обратились к закону?
— Формальные недоговоренности в посмертных бумагах не позволили мне искать в нем опоры… Человек чести не усомнился бы в воле покойного, но мистер Дарси предпочел подвергнуть ее своему толкованию. Эту часть завещания он объявил только условной рекомендацией и осмелился утверждать, что я утратил свои права из-за моего легкомыслия, моей расточительности, короче говоря, решительно всех пороков или же попросту никаких. Верно лишь то, что два года тому назад приход оказался свободным, — как раз тогда, когда я по возрасту мог этим воспользоваться, — но я его не получил. И столь же верно, что я не могу обвинить себя в каком-нибудь проступке, из-за которого я должен был бы его лишиться. У меня горячий, несдержанный нрав. И, быть может, я слишком вольно высказывал свое мнение о молодом Дарси, признаюсь, иногда даже прямо ему в лицо. Ничего худшего я не припомню. Все дело в том, что мы с ним слишком разные люди и что он меня ненавидит.