Он вежливо раскланялся с остолбеневшим лордом и быстро направился к веранде, откуда раздавался серебристый смех хорошенькой вдовушки Понсонби и звуки чьего-то тусклого, с покашливанием, голоса, показавшегося ему странно знакомым.
— Дорн? — радостно крикнул он, увидав знакомую длинную сутуловатую фигуру.
Угрюмый студент прищурил свои близорукие глаза навстречу приближавшемуся к веранде человеку, потом с ласковой улыбкой, разом скрасившей и осветившей его блеклое лицо, протянул ему обе руки и сказал дружеским тоном, без малейшего удивления, так спокойно, словно они вчера только расстались после лекций и встретились теперь где-нибудь на Невском или в студенческой столовой:
— Помнишь, Вася, на математическом мы с тобой мечтали быть ты астрономом, а я учителем! А вот я — санитар, а ты по птичьей части… И оба мы с тобой чёрт знает где… Здравствуй!
— Всё тот же! — расхохотался Беляев, обнимаясь с приятелем.
— Да, судьба, брат, судьба! Сам не хуже тебя фаталистом сделался.
— Что ж ты не видаешься? Вы знакомы… — повернул его Дорн к прелестной молодой девушке с золотисто-бронзовой кожей и большими глазами, одетой в простое, но сшитое по последнему крику европейского искусства платье.
— Да! Мы знакомы с mr. Bellajeff! — сказала девушка звучным контральто по-французски, протягивая авиатору тонкую изящную ручку, украшенную единственным чёрным камнем, мрачно мерцавшим на тоненьком золотом кольце-проволоке.
— Виноват, m-lle! — растерялся Беляев. — Если не ошибаюсь…
Девушка внезапно улыбнулась, обнажив белоснежные зубы, и, придав своему контральто ещё более низкий оттенок, сказала по-русски странным заученным тоном:
— Барина нет дома. Без него не велено никого пускать…
— Батюшки мои!.. Да как же я не узнал вас!.. Да, вы знаете, я ещё там, в Финляндии, заподозрил, что вы женщина!
— Да! Заподозрил… Задним умом мы все крепки! — покровительственно похлопал его по плечу Дорн.
— Виноват… А ваш хозяин или кто он… Он тоже здесь?
— Да! Он в Бенаресе. Он сейчас заседает в своей комиссии по поводу чумных мероприятий, — ответил Дорн.
— Какая жалость! Ну, завтра на аэродроме, наверное, увидимся! Пока передайте ему от меня поклон и благодарность самую низкую. Послушай, Дорн… Стало быть, это я тебя видел тогда в полусне, в «Марьяле»?
— Меня.
— Ну вот… А мне уж чёрт знает что в голову лезло. Однако, надо ехать! До завтра!..
Беляев пошёл проститься с Диной, беседовавшей у стенки олеандров и камелий с миссис Понсонби.
— О чем вы так оживлённо спорили с Саммерсом там, на площадке? — по-русски вполголоса спросила она Беляева, задерживая его руку.