— Брат! — негромко, сдержанно, с выражением тёплого беспредельного участия, смешанного с жгучей жалостью, сказал доктор. — Брат! Ты слышишь меня?..
— Я… слушаю!.. — странный, тусклый, беззвучный, словно звучащий из камня, обтянутого здесь, на стене, вышитым шёлком, прозвучал голос.
— Брат! — продолжал доктор по-русски. — Постарайся понять… постарайся ещё раз понять меня… ради Бога… ради той, для кого ты намерен так поступить… Постарайся понять!..
— Чт-то?
— Постарайся понять всю бесцельность того, что ты делаешь по отношению к людям… к науке…
Высохшее лицо уронило на грудь нижнюю челюсть, оскалив зубы страшной улыбкой черепа.
— Х-ха… х-ха… х-х… — прокашлял беззвучный смех. — Наука!.. Люди!.. Александр Николаевич!.. Дайте мне возможность… ответить… Теперь всё равно… скоро…
Доктор, поколебавшись с минуту, вынул своего постоянного спутника — маленький чёрный пузырёк и капнул из него в чашку.
Он осторожно приподнял бритую голову лежавшего и поднёс питьё к его губам. Скелет со свистом и бульканьем втягивал в себя жидкость.
Выпив всё до капли, он снова уронил голову на доски и, вытянувшись, закрыл глаза. Видно лишь было, как судорожно вздрагивают от напряжённой мысли лицевые мускулы и жилы на висках.
Вдруг он шевельнул тонкой, побуревшей ногой и медленно согнул острое колено. Сначала одно, потом другое… Потом опёрся на локте и, с кряхтеньем настоящего столетнего старика, перевалил своё костлявое туловище на бок. Чудилось, что вот-вот загромыхают кости в этом старом кожаном мешке.
Минуту спустя он спустил на пол побуревшие, худые, волосатые ноги и, уперев локти в колени, устало свесил свою бритую голову.
Прошло минуты четыре.
Высохший человек с выдавшимися рёбрами и угловатыми гребнями таза бодрым, упругим движением поднялся с постели, согнул несколько раз руки в локтях и, совершенно голый, свободно и просто прошёлся из конца в конец по комнате, стуча голыми костлявыми пятками.
Потом он подошёл к другому креслу, стоявшему визави доктора, опустился в него, и, откинувшись на спинку, привычным движением закинул голую ногу на ногу, и, сцепив костлявые, суставчатые пальцы на колене, осклабился улыбкой скептически настроенного покойника.
— Ну-с. Я к вашим услугам, — сказал он окрепшим голосом.
— Дорн! Я могу повторить только то же самое, — сказал доктор.
— Александр Николаевич, — неторопливо покашливая, сказал человек. — Вы, изучивший всё, что может изучить человек… живущий среди себе подобных. Вы, одиннадцать лет просидевший там, где я останусь до того, что люди называют смертью. Вы, любящий женщину, которая… любит не вас… И вы отговариваете человека, которому, поймите, которому нечем жить.