В уголке глаза набухает слеза. Я наблюдаю, как она медленно течет по щеке.
— Пол, — говорит мне отец, и в голосе явственно слышится русский акцент, — мы все равно должны ее найти.
— Мы найдем, папа.
Он вновь всматривается в меня. Я киваю, заверяя, что так и будет. Но я не думаю, что ему нужны мои обещания. Такое ощущение, что он впервые в чем-то меня обвиняет.
— Ты знал? — спрашивает он едва слышно.
Я чувствую, что дрожу всем телом, но не моргаю, не отвожу глаз. Задаюсь вопросом, что он видит, во что верит. Но это так и останется для меня тайной.
Потому что в этот самый момент отец закрывает глаза и умирает.
Три месяца спустя
Я сидел в спортивном зале начальной школы и наблюдал, как моя шестилетняя дочь Кара медленно идет по бревну, поднятому на четыре дюйма от пола, не зная, что менее чем через час мне предстоит взглянуть в лицо зверски убитого мужчины.
Это никого не должно шокировать.
За долгие годы мне на собственном опыте довелось узнать, сколь тонка грань между захватывающей дух красотой и леденящим сердце уродством, между совершенно невинным событием и пугающей кровавой баней. Чтобы перейти ее, требуется секунда. Сейчас вот жизнь представляется идеалистической. Ты в таком благопристойном месте, как спортивный зал начальной школы. Твоя маленькая девочка кружится. Глаза закрыты. И ты видишь лицо ее матери, каким оно было, с закрытыми глазами и улыбкой, и ты помнишь, как тонка в действительности эта грань.
— Коуп?
Голос сестры жены, Греты. Я повернулся к ней. Грета смотрела на меня с привычной озабоченностью на лице. Я улыбнулся ей.
— О чем думаешь? — прошептала она.
Она знала. Но я все равно солгал:
— О портативных видеокамерах.
— О чем?
Все складные стулья заняли другие родители. Я стоял позади, привалившись спиной к бетонной стене. Эту стену, да и другие, украшали афоризмы, вдохновляющие детей на новые достижения, вроде: «Не говори мне, что до неба не достать, когда человек оставил свой след на Луне». Я ощущал запах цемента и стали. Спортивные залы начальной школы с годами не менялись. Разве что сжимались.
Я указал на родителей:
— Видеокамер больше, чем детей.
Грета кивнула:
— Родители снимают буквально все. Интересно, что они потом делают с этими записями? Неужели кто-то действительно смотрит их от начала и до конца?
— Ты не смотришь?
— Я скорее рожу. — Она улыбнулась.
— Нет, у тебя не получится.
— Пожалуй, что нет, но мы все — поколение Эм-ти-ви. Быстрая смена кадров, съемка с разных точек. А тут такая тягомотина. Ничего не подозревающий друг семьи может…
В этот момент дверь открылась. Едва двое мужчин переступили порог, я сразу понял, что они копы. Понял бы это, даже если бы не имел с ними дела по долгу службы. Я прокурор округа Эссекс, в который входит и город Ньюарк, где уровень преступности куда выше, чем в среднем по округу. Кое-что телевидение берет прямо из жизни, ничего не искажая. Это касается манеры копов одеваться: отцы из богатого пригорода Риджвуд так не одеваются. Не приходим мы в спортивный зал посмотреть на наших детей в костюмах. Предпочитаем джинсы, вельветовые пиджаки, пуловеры поверх футболок. А эта парочка заявилась в плохо сшитых коричневых костюмах, цвет которых напомнил мне деревянные щепки после сильного дождя.