— Мама знала? — спросил я.
— Да.
— Она никогда мне не говорила.
— Может, и мне не следовало.
— Почему же сказал?
— Я хотел, чтобы ты видел полную картину. Твоя мать была очаровательной, утонченной женщиной. Твой отец ее обожал. Но после ареста родителей, после того как их фактически отправили на смерть, она изменилась. Ты это чувствовал, не так ли? Ее меланхолию? Даже до случившегося с сестрой.
Я ничего не сказал, но да, чувствовал.
— Просто я хотел, чтобы ты знал, как это было. Для твоей матери. Тогда, возможно, ты лучше все поймешь.
— Сош?
Он ждал, по-прежнему глядя в окно.
— Ты знаешь, где моя мать?
Здоровяк долго молчал.
— Сош?
— Раньше знал. Когда она убежала.
Я с трудом сглотнул.
— И куда она отправилась?
— Наташа вернулась домой.
— Я тебя не понимаю.
— Она вернулась в Россию.
— Почему?
— Ты не можешь ее винить, Павел.
— Я и не виню. Просто хочу знать.
— Невозможно убежать от родины, как пытались сделать они. Ты надеешься измениться. Ты ненавидишь государство, но не свой народ. Родина остается родиной. Навсегда.
Он повернулся ко мне. Наши взгляды встретились.
— Поэтому она убежала?
Он молчал.
— В этом причина? — Я почти кричал. Чувствовал, как в ушах шумит кровь. — Потому что родина — всегда родина?
— Ты не слушаешь.
— Нет, Сош, я слушаю. «Родина остается родиной». Это чушь собачья. Как насчет того, что семья — всегда семья? Муж — всегда муж? Сын — всегда сын?
Он не ответил.
— А как же мы, Сош? Отец и я?
— Ответа у меня нет, Павел.
— Ты знаешь, где она сейчас?
— Нет.
— Это правда?
— Да.
— Но ты мог бы ее найти?
Он не кивнул утвердительно, но и отрицательного ответа не дал.
— У тебя ребенок, — напомнил он мне. — Карьера.
— И что?
— Все это произошло давным-давно. Прошлое — для мертвых, Павел. Незачем их тревожить. Похоронил — и двинулся дальше.
— Моя мать умерла?
— Не знаю.
— Тогда почему ты говоришь о ней как о мертвой? И, Сош, раз уж мы заговорили о мертвых, есть еще один момент… — Я не смог удержаться. — Теперь я даже не уверен в том, что моя сестра умерла.
Ожидал увидеть на его лице шок. Не увидел. Разве что промелькнуло легкое удивление.
— Для тебя… — услышал я.
— Для меня что?
— Для тебя они должны умереть.