— Ну, поедем, может быть? А? А то я опоздаю! Ну, ей-богу, ну, что там такого?!
Таксист хмуро глянул на нее, молча показал рукой на стену тумана.
— Я доплачу! — использовала Майя свой последний аргумент. Хорошо доплачу!
— Эх! — водитель плюнул на замерзший снег и забрался в салон, очевидно торчание на пустыре перед неведомым препятствием не входило и в его планы. Ладно… попробуем. Не ной только!
Двигатель взвыл на первой передаче и «Волга», медленно объезжая впередистоящие машины, плавно въехала в колышущуюся пелену.
*****
Илья вернулся в вестибюль первым, Марека еще не было. Народ потихоньку разбрелся, некоторые, кто уже был одет, вышли на улицу и стояли на крыльце, тревожно вглядываясь в ночь. Илья присоединился к ним. Лунный свет почти не пробивался сквозь плотную муть закрывшую небо. Стало заметно холоднее. Вечером, когда Илья шёл на работу, температура была не ниже десяти градусов мороза. Теперь же, как показывал термометр у дверей института, все минус двадцать пять. Наконец появился Марек, с портфелем под мышкой и облезлой кроличьей шапкой в руке.
— Здесь-то, чуток посветлее будет, — сказал он, озираясь, — а то я в темноте чуть с лестницы не навернулся! Слушай, холодно, блин!
— Да уж, — согласился Илья. Ты шапку-то одевай, а то плешь простудишь.
— О своей плеши позаботься! — огрызнулся Марек.
Они неторопливо спустились с высокого крыльца, стараясь не поскользнуться на обледеневших ступенях. Прошли по пологой горке сто метров отделяющие институт от проспекта, и двинулись по тротуару направо.
На остановке, в ожидании автобуса, зябко переминались с ноги на ногу Борис с Егором.
— Мне почему-то кажется, — пробормотал Марек, помахав им рукой, — что автобуса ждать нам не стоит. Не будет его ни хрена. Ты как думаешь, молодой человек, — повернулся он к Илье, — пехом придется?
Тот в ответ молча пожал плечами. Придет или не придет автобус, ему было безразлично, так как, в отличие, от ленивого Марека, домой он всегда ходил пешком. Чего там идти-то? Минут двадцать пять быстрым шагом.
От института до жилых кварталов — километра два. Сперва вдоль проспекта с погасшими фонарями, затем через лесок, а потом по улице, которую Илья называл «Дорогой скорби» из-за ее безрадостного вида — по обеим сторонам тянулись, окружённые покосившимися заборами, грязно-серые бетонные коробки складов. Далее путь пролегал через железнодорожный переезд со шлагбаумом, потом ещё немного по пустырю, после которого тянулись ряды частных гаражей, а за ними уже начинались кварталы девятиэтажек.
На подходе к этому самому пустырю, друзей и поджидал сюрприз — поперёк дороги, в обе стороны, на сколько было видно в полумгле, возвышалась колыхающаяся плотная завеса, то ли тумана, то ли дыма. Впрочем, дымом не пахло.