Одинцов нетерпеливо протянул руку — в холодном оружии он знал толк, и оно являлось его давней страстью. Чель оказался тяжелым, словно двуручный рыцарский меч. Примерившись и отступив от стола, он размахнулся, но конец рукояти больно стукнул его по локтю. Эта штука была коварной и требовала изрядного искусства! Сделав еще пару выпадов и замахов, он сообразил, что рукоятку надо держать примерно на двадцать сантиметров от гарды, как делал это Ильтар, а длинный ее конец должен в момент удара уходить под мышку. Хайрит с улыбкой наблюдал за ним.
— Чувствуется кровь Севера, — пробормотал он наконец. — Но ты бьешь челем словно мечом, а я же сказал, что это — не меч, не копье и не…
— …секира, — закончил Одинцов, оглядываясь. — Где-то тут была вторая половинка твоего роскошного походного кресла… Ага, вот! — Он подцепил остатки табурета кончиком клинка и подбросил вверх, намереваясь нанести мастерский удар. Замах, рукоять скользнула в ладони, лезвие метнулось вперед…
Раздался громкий треск и одновременно вопль Ильтара. Одинцов поднял на него глаза — вождь хайритов потирал затылок, ножки табурета свешивались у него с шеи, ветер с моря полоскал края огромной прорехи в стене палатки.
— Пока что ты располовинил мой роскошный походный шатер! — произнес хайрит и расхохотался. Похоже, с чувством юмора у него все в порядке, отметил Одинцов. — И набил мне шишку! С другой стороны, стой я чуточку левее… — Он задумчиво покосился на прореху, снял с шеи деревянное украшение и выкинул в дыру; потом решительно потянул к себе оружие.
— Так вот, Эльс, повторяю тебе еще раз: это — чель, а не меч, не копье и не секира! — Пристыженный Одинцов слушал, опустив глаза. — Он заменяет и то, и другое, и третье, но ни один боец, как бы хорошо он ни владел обычным оружием, не сумеет устоять против мастера челя. А Ольмер — мастер! Ха! Клянусь Альритом, нашим прародителем, и всеми Семью Ветрами, он разделает тебя как быка, предназначенного для лагерного котла!
Но на этот счет у Георгия Одинцова было иное мнение.
Ночь он провел в шатре Ильтара, на огромной пушистой шкуре, которая, как сказал его новый родич, принадлежала горному волку. Спал крепко, но пробудился еще до рассвета, поднялся, стараясь не потревожить храпевшего рядом вождя, и вышел из палатки. В лагере хайритов и на плотах, причаленных к берегу, царила тишина. Тихо плескали волны, слышалась редкая перекличка часовых да сонное пофыркивание тархов, сгрудившихся в большом загоне. С севера веяло запахом трав и влажной земли, с юга текли соленые морские ароматы, и если закрыть глаза, казалось, будто очутился Одинцов где-то на Кубе, или на берегах Никарагуа, или в той же Эфиопии, рядом с прозрачными водами Красного моря.