В самом деле, хватит уже: всё серьёзность да серьёзность.
– Пошёл быстрей, коняга! – она стала бить его варежкой по спине.
Скоро дорога стала пошире, Лида пошла рядом, и, как бы незаметно друг для друга, они взялись за руки и так шли, молча, до самой станции, до самой электрички, которая неслась неизвестно откуда, неслась по чисту полю, освещённому погасшим закатом и щербатой, но яркой луной.
Впервые ему показалось высоко подниматься до четвёртого этажа. Сердце забилось. "Хватит дурака-то валять!" – подумал он зло. Всё же остановился на повороте между вторым и третьим этажом. "Спокойнее, понял – нет? Спокойнее!"
Вошёл. Приказал себе всё делать, как обычно: пальто… шарф сложить аккуратно, надеть тапочки…
Минут через двадцать или шут его знает через сколько пришла вдруг Лида. Она остановилась в дверях, спросила, глядя на него с некоторым как бы сомнением:
– Ты чего, батянь, а?
– Ничего! – ответил он отрывисто. И сообразил, что сидит в кресле напротив телевизора, который… не включён.
– Ты не заболел? – Лида спросила легко. Наверное, она нисколько не верила в такую возможность.
Сама она выглядела просто чудесно, такой от неё свежестью веяло, словно она провела день не в душной школе, а где-то за городом. Он и радовался за дочь, и сердце щемило, когда думал о себе.
Он всё продолжал сидеть перед пустым телевизором. Лида в одних колготах бегала по квартире.
– Ты есть будешь, батянь?
– А ты сама-то почему не ела?
Он спросил это просто так, конечно, не зная, что она и правда не ела.
Лидка ничего не ответила и стала шмыгать ещё торопливее.
Многоопытным своим сердцем отца он почувствовал: что-то здесь нечисто. Почему, например, её портфель оказался под кроватью, а не на обычном месте в прихожей? И чего это она бегает? Следы заметает? И чего это вытряхивает из спортивной сумки? И почему, в самом деле, она так свежа?..
"Совсем ты, парень, с ума сошёл! – сказал он сам себе. – Ей же всего-навсего двенадцать лет восемь месяцев. Ну что ж ты из неё бледную старушку делаешь?"
Лида, уже в домашнем платьишке, уже, видно, успокоившаяся, вошла, увидела, что отец всё ещё продолжает своё странное сидение.
– Батянь, ты обедать будешь или маму подождёшь?.. Ты чего такой, батянь?
– Придёт мама и будет интересоваться, почему ты не обедала. Причём куда строже, чем я…
Лидка сделала круглые мышиные глаза – и кроткие и хитрые одновременно, тихо пропала из комнаты. Скоро запахло щами и котлетами.
Главное, он совершенно не знал, как ему быть, и чувствовал себя словно провинившимся. Впервые он сам нуждался в их помощи и защите. И ему страшно было признаться в этом.