– Вот это дело, – усмехнулся тот. – А ну, босяки, расступись!
Мужики расступились, и Афанас потащил толстого, угрюмого пса на огороженную площадку, туда, где в углу, все так же сжавшись в комок и испуганно поглядывая на хохочущие рожи, лежал бледный и потный от страха бродяга.
– Давай! – ревела и ликовала толпа. – Куси его!
– Порви гада, Борзяка!
– Сожри вонючку!
Афанас выволок пса на площадку и стал натравливать пса на бродягу. Вскоре пес уже заливался яростным лаем и рвался с поводка, пытаясь ухватить несчастного зубами за ногу.
– Давай! – неистовствовала толпа.
– Спускай Борзяку!
– Рви!
– Куси!
– Сожри!
Когда Афанас уже готов был спустить своего толстого пса с поводка, кто-то крикнул высоким, звонким голосом:
– Эй, бездельники! Я к вам обращаюсь!
Мужики притихли и оглянулись. Возле кружала остановился всадник в длинном, заношенном до дыр плаще.
Осанка у всадника была гордая, но одет он был бедно и довольно неряшливо. Плащ, как было замечено выше, дырявый, полукафтан изношен так, что кое-где из него торчала изнанка, сапоги латаные, а на голове красовалась старенькая суконная шапка.
Сам всадник был худ и невысок, востронос и конопат. А лицо у него было столь молодое, что на нем даже усы с бородой еще не росли.
Большие серые глаза всадника блестели нервным, отчаянным блеском, будто он взял себе за правило побеждать безоглядной храбростью врожденную трусость. Однако на боку у всадника висел меч, и выглядел этот меч весьма внушительно.
– Оставьте человека в покое, мерзавцы! – крикнул всадник, сверкая своими серыми глазами. – Ну!
– Ступай своей дорогой, странник, – грубо проговорил кто-то из мужиков. – Не вмешивайся в наши дела.
– Топай, сударь, топай, – поддержал его другой. – Это наши мужицкие игры.
– Вот как? Мужицкие? – Юноша прищурил глаза и взялся за рукоять меча. – Ну, тогда я приказываю вам его отпустить. Тронете этого бродягу – будете иметь дело со мной.
Мужики переглянулись. В руках у некоторых из них Глеб увидел короткие дубины и железные кистеньки на цепках.
На лицах мужиков появилось сомнение. Выглядел незнакомец не слишком внушительно, но за его безоглядной дерзостью должно было что-то стоять. Ведь не станет человек бросаться со скалы башкой в гнилой омут, если не уверен, что выплывет.
– Ну! – прикрикнул незнакомец, ободренный молчанием мужиков. – Живо отпустите бродягу!
Мужики готовы были сдаться, и некоторые уже опустили кистени и дубины, но тут один из них – с красной, глумливой и отечной физиономией – выступил из толпы, поднял, ухмыляясь, камень, размахнулся и швырнул его в незнакомца.