Спасение народа — прямой долг кесаря, которого Творец будет судить «по плодам» — по жатве Господней. Если человеко-ребёнок верит сердцем, воцерковлён — прекрасно, остальных же надо провести, подобно Моисею, по пустыне, оградить от хищников, расчистить, как закопчённую икону, до «образа Божия»! Предоставить каждому богоугодную работу, «хлеб насущный», по возможности «избавить от Лукавого». Христос — Путь, Истина и Жизнь, и там, где человек стоит «на Пути», приносит добрые плоды — Спаситель обязательно приходит. «Без Меня не можете творить ничесоже», то есть лишь на Божьем дереве добрый плод. «По плодам их узнаете их»…
Задача кесаря — привести свой народ не к пропасти, а к Дому Отца, а там уж пусть решает Отец… Или Сын, про Которого сказано: Я — Дверь.
Hо тут уже вопрос о методах. Имеет ли право кесарь защитить свой народ «железным занавесом», стрельбой, репрессиями? Когда часто гибнут и невинные под горячую руку… Помимо «воцерковлённых» в ведении Иосифа, в его винограднике были и «привитые» и просто «дикие» сорта. Если считать не по количеству посещающих храмы /истинно верующих определить невозможно, да и не в вере дело, ибо если веришь, но не слушаешься Учения — сугубый грех/ — если отталкиваться от количества тёмных, задавленных унизительным бытом и нуждой народных масс царской России, а также «эксплуататорских классов» /выражаясь языком Иосифа/, вампиров /выражаясь нашим языком/, или пирующих среди нищих Лазарей /на языке Евангелия/, - в ком за годы правления Иосифа был расчищен Образ Божий и осуществлён Замысел? Таких найдётся немало, овец, сбережённых от расхитителей. Может быть, даже в сравнении с царской Россией, не говоря уже о России Эсэнговской, хотя Союз и считался официально атеистическим государством. Причём здесь мы имеем дело не с религиозностью внешней, фарисейской, а с исповеданием Пути, с глубоким внутренним, хоть и чаще всего неосознанным служением Истине, отличающим советского человека в двадцатые, тридцатые, сороковые, пятидесятые… Да и потом, пока номенклатурные оборотни не распахнули ворота крепости Иосифа и не ринулась во внутренность храма всякая нечисть.
* * *
И всё же Иоанна так и осталась для них чужой. Длинноволосые интеллигентные молчуны с отстранённо-настороженной улыбкой, их подруги и девушки — тоненькие и какие-то пришибленные, в длинных юбках и косынках, с неизменным молитвенником в сумочке, иногда с чётками, мелькающими в тонких пальцах, перешёптывающиеся и переглядывающиеся о чём-то лишь им ведомом — они производили странное впечатление. Иоанну одновременно раздражала и восхищала их замкнутость на себя, порой беспощадное к себе внимание с неизбежным самобичеванием не только за поступки, но и за неподобающие мысли, их стоическое умение выстаивать длиннющие службы, подолгу молиться дома, выдерживать посты, не раздражаться в отношениях с детьми, которым Иоанна давно бы надавала подзатыльников. Их бесстрастно-учтивое обращение друг с другом, беспрекословное подчинение отцу Киприану, который требовал иногда послушания в самых радикальных вопросах — вроде как бросить престижную работу, имеющую весьма отдалённое отношение к атеизму, продолжать жить с Драчуном и пьяницей мужем, не говоря уже о запрете применять противозачаточные средства, пусть даже детей этих уже мал мала меньше. Плакали, но подчинялись безропотно.