Она впервые творила мир — не пером, не фантазией, не словом, а из дерева, глины, песка, земли, навоза, цемента и краски… И всё это, наконец, материализовалось во взаправдашний дом, уютный, удобный и красивый, в нежно зазеленевший вдруг как-то в одну ночь после тёплого ливня сад, в ровные грядки под плёнкой с нарциссами и тюльпанами, уже набирающими бутоны… И надо было ко всему ещё и торговать — к Пасхе, к Первому мая, на День Победы и на Красную Горку… А возвращаясь в электричке поздним вечером, пока хватит сил, надо было ещё обдумать и набросать несколько страничек, ибо студия и зрители требовали продолжения сериала /как им только не надоело!/. Так называемая «светская культура» теперь её вообще оставляла равнодушной, горы рождали мышей.
— Ну, поехал, давай суть… — ворчала она, продираясь сквозь Денисовы наброски очередного эпизода. Суть же была одна — чушь это собачья. А наиболее точно определялась одной-единственной толстовской фразой, полной ужаса и отвращения: «Чем занимаются!.». Великий граф с его религиозно-нравственными исканиями, ремонтировавший крышу бедной вдове, граф-пахарь и сапожник был ей теперь наиболее близок, хоть отец Тихон и считал, что тот пал жертвой собственной гордыни.
Генерал Гальдер о Гитлере:
«За исключением момента, когда он достиг вершины своей власти, для него не существовало Германии, не существовало германских войск, за которые он лично отвечал. Для него — сначала подсознательно, а в последние годы вполне сознательно — существовало только одно величие, величие, которое властвовало над его жизнью и ради которого его злой гений пожертвовал всем — его собственное «Я»».
«Такие существа неподотчётны; они появляются, как судьба, беспричинно, безрассудно, бесцеремонно. Они неожиданные, как вспышка молнии, слишком ужасные, слишком внезапные, слишком неумолимые, слишком «иные», чтобы можно было их ненавидеть… Ими движет тот ужасный механизм художника, художника с пронзительным взглядом, который наперёд чувствует себя бесспорно оправданным в своём «творении», как мать в своём ребёнке». /Фридрих Ницше/ — Это что же за «художник с пронзительным взглядом?» — покачал АГ чёрной головкой в белой панамке.
— Начальство надо знать в лицо! — покачал АХ белой головкой в такой же панамке.
Лев Троцкий:
«Когда в начале 1926 года «новая оппозиция» /Зиновьев, Каменев и др./ вступила со мной и моими друзьями в переговоры о совместных действиях, Каменев говорил мне в первой беседе с глазу на глаз: «Блок осуществим, разумеется, лишь в том случае, если вы намерены вести борьбу за власть». «Как только вы появитесь на трибуне рука об руку с Зиновьевым, — говорил мне Каменев, — партия скажет: «Вот Центральный Комитет! Вот правительство!» Уже в течение ближайших полутора лет ход внутрипартийной борьбы развеял иллюзии Зиновьева и Каменева насчёт скорого возвращения к власти… «Раз нет возможности вырвать власть у правящей ныне группы, — заявил Каменев, — остаётся одно: вернуться в общую упряжку. К тому же заключению… пришёл и Зиновьев».