— Встань, — велел секретарю Максимилиан. — Разденься. Иди сюда. Открой вон ту панель в стене.
Убранство тайной спальни заставило мальчишку вскрикнуть от испуга и попятиться. Секретарь замер на мгновение, затем поклонился своему владыке и вошёл в комнату…
…Панимера, маленького толстенького науриса пятидесяти двух лет, трясло от страха и ярости. Если на лице ещё удавалось хранить предписанное придворным этикетом бесстрастие, то с хвостом совладать не получалось, он то вздымался и торчал над головой агрессивно и зло, то падал и бессильно свивался в трусливую спираль.
Максимилиан, которого «свинякой трон-нутым» называли уже не только простолюдины, но даже и высокородные, опять, наплевав на важнейшие дела, предавался разврату. К несчастью, властительные должности редко занимают пригодные для них люди. Но тут уже ничего не изменишь, только и остаётся, что смириться. Это судьба, и спорить с ней бессмысленно.
Но собственные жизнь и судьба — иное дело. За них можно поспорить даже с самим императором.
Максимилиан не любит внешнеблюстителей, кем бы они ни были. Занять такую должность означает автоматически впасть в немилость у государя. Однако внешнеблюститель — настоящее придворное звание, пусть только девятого ранга, но ведь придворное! И до сегодняшнего дня Максимилиан об этом не забывал: принимал Панимера точно в назначенный час, а если желания заниматься делами у повелителя не было, то императорский референт предупреждал веншнеблюстителя заранее. В приёмной Панимер не ожидал ещё ни разу. Такое пренебрежение означало только одно — отставку. Государю Панимер надоел, теперь это ясно всем и каждому. Достаточно любой мелочи, самой ничтожной клеветы или крохотной ошибки, чтобы Панимера отстранили. Какой бы рискованной ни была должность внешнеблюстителя, претендентов на неё всегда найдётся превеликое множество.
Вскоре Панимеру придётся покинуть Алмазный Город, опять смешаться с толпой обычной столичной аристократии, стать безликой частицей серой толпы, исчезнуть…
От ужаса и боли деревенели пальцы, а в висках колотился только один вопрос — почему судьба так жестока, за что карает императорской немилостью?
Из кабинета вышел секретарь. Мертвенно бледный, с пустым взглядом, юноша прошёл через приёмную к двери в комнату обслуги так, словно ступал босыми ногами по битому стеклу. За дверью развёрнута ширма с изысканным рисунком из цветов и птиц, чтобы взоры посетителей не оскорбляли подробности бытия низших. Секретарь скрылся за ширмой, и дверь тут же беззвучно затворилась.
Селектор на столе у референта что-то неразборчиво квакнул.