— Так вы утверждаете, — сказал ему Клемент, — что приказ искалечить Авдея Северцева теньмам своего деда отдали вы?
— Да. — Голос у Малгуира бесцветный, измученный до смертной усталости.
Клемент подошёл к нему поближе.
— Теньмы выполняют приказы только своего владыки. Как вы заставили их подчиниться?
— Я убедил первого и седьмого теньмов, что это будет на пользу их Исянь-Ши.
— Допустим, — сказал Клемент. — А зачем вам понадобилось калечить Северцева?
— Зависть. Соперничество. Боязнь поражения. При Северцеве мне ни за что бы не получить гран-при. И тем более не получить место при дворе.
— Однако жюри всё равно присудило гран-при Северцеву. И место при дворе вам теперь не светит.
Малугир полностью выпрямил спину, сложил руки на коленях.
— Значит, не получилось.
— А как вы объясните свой публичный отказ участвовать в конкурсе? И то, что навещали Северцева в госпитале?
— Хотел отвести от себя подозрения.
Клемент смотрел на него озадаченно.
— Вы понимаете, дээрн Шанвериг, что вам грозит как минимум год каторги? Подчёркиваю — минимум. И вряд ли после плантационных работ ваши руки смогут играть на скрипке.
— Я и без того никогда больше к ней не прикоснусь!
— Почему?
Малгуир не ответил, лишь склонился в чельном поклоне.
— Для вас так важен этот плебей? — спросил Клемент.
Малгуир выпрямился.
— Для меня важна моя честь. А её больше нет.
Клемент нахмурился и сказал строго:
— Всё, что произошло с Северцевым, правильно и справедливо. Презренный грязнокровка, плебей ничтожного звания дерзнул желать недозволенного, преступно посягнул на то, что предназначено лишь людям высокого рождения. Он получил по заслугам. Черни место в грязи, а не на сцене императорского конкурса. Сам факт появления Северцева на «Хрустальной арфе» оскорбляет и подрывает устои империи.
Губы Малугира тронула горькая усмешка. Клемент поёжился — горечь была столь велика, что коснулась и его.
— Я думал, — сказал Малугир, — что на конкурсах оценивается наше мастерство. Наш талант. Та наша истинная суть, которая позволяет каждому из нас сказать: «Я есть, потому что своими делами я приношу пользу миру».
— Что за вздор? — недовольно сказал Клемент. — Я не понимаю этой чуши.
— Я всё объясню вам, предвозвестник. Если позволите.
Клемент кивнул. Малугир немного помолчал, подбирая слова, и начал объяснять:
— По-настоящему быть, а не существовать, мы можем только в свершениях. Только они делают нас людьми. Но, оказывается, на конкурсах должно оцениваться лишь происхождение. Порода. Никому не интересны наши дела, а значит — и наши души. Важна только кровь. Как будто мы племенной скот, а не люди! — Малугир посмотрел на Клемента. Тот опустил глаза, взгляд молодого Шанверига пугал до дрожи. — Вы лишаете нас права на свершения, предвозвестник. Всё, что нам позволено, — это жрать, спать и размножаться. В точности как скоту. И всем станет безразлично живы мы или умерли, потому что жизнь наша станет пустой и напрасной до бессмыслицы, а мы — живыми трупами.