— Уходите, — потребовала я, отводя взгляд от его встревоженных голубых глаз.
'Чего это ему переживать за меня?
— Не делай этого Саша, пожалуйста!
— Не делать чего, — спросила я, отворачиваясь от него, и опустила одну ногу за парапет.
— Оставь эти мысли, зачем ты пришла сюда? Неужели я тебе настолько оказался противен, что ты решила свести счеты с жизнью? — 'что-о-о? да чтоб я из-за тебя? Идиот!
Но вместо того, чтобы опровергнуть его слова, я решила подыграть.
— Если ты сейчас же не уберешься отсюда, так и будет, — с вызовом ответила я, посмотрев на него через плечо.
Он пристально глядел на меня, ни делая попыток подойти ближе, но что-то во всем его облике меня смущало. Этот странный тревожный взгляд, напряженная поза, горькая улыбка на лице…что это все значит?
… 'Надеюсь, вам было интересно, в моей компании?
… 'Даже больше, чем ты думаешь'
— Не верю, — прошептали мои губы, а с лица отхлынула кровь, — нет….только не это.
— Что? — спросил Никольский, делая маленький шаг ко мне.
— Стой! — я вытянула в его сторону руку, в предупреждающем жесте, — уходи…мне нужно побыть одной, или ты считаешь, что твой вчерашний поступок заслуживает благодарности и громких оваций? Ты изнасиловал меня, а теперь пытаешься доказать какой ты заботливый! Тогда тебе стоит определиться…
— Ты не поймешь этого, — раздраженно ответил он, — но я прошу, не делай этого.
— Не лезь ко мне со своими советами! Ага? Да и еще, раз уж пришел, будь добр верни мне мои вещи и убери своих псов от моего подъезда!
Лицо Никольского потемнело от ярости, и он метнулся ко мне, я шарахнулась от него и поняла, что теряю равновесие. Перед глазами все поплыло, небо с землей поменялись местами, опора подо мной исчезла.
В голове закрутился разноцветный вихрь, он затягивал меня в себя, словно я была легче песчинки. Он поволок меня за собой, стремительно пронося по радужным виткам воронки. Казалось, не будет конца этой ярко-ядовитой карусели, от которой ощущаешь себя безвольной тряпичной куклой.
А куклу не жалко никому, не жалко сломанных рук и ног, вывернутого позвоночника и растерзанной шеи. Она всего лишь кукла.
Вихрь, наигравшись, остановился, замер и пролился вниз разноцветным конфетти. Яркие кружочки медленно, словно в блаженной эйфории покрывали сломанную куклу ярким глазуревым ковром.
А кукла уже ничего не чувствовала, сейчас она могла позволить сделать с собой что угодно, даже разорвать ее на маленькие бесформенные клочки.
Но она никому не нужная лежала в нарядном сарафане, и невидящим взглядом смотрела в серое ничто.
'Лучше б вихрь довершил начатое… — вдруг подумала кукла, а по матерчатым щекам покатились грязные слезы.