— Значит…я…боже, — тонкая игла страха уколола в самое сердце.
— Они думали, что ты там, — Никольский зашел в дом и, не отпуская меня с рук, понес наверх.
— А если бы я как послушная овца отправилась домой, то… — почему-то мысль о том, что я кому-то помешала, казалась дикой, никому я дорогу не перебегала, — может, это было покушение на тебя, все же бизнес дело такое.
— Не думаю. Покушение планировали не такие уж идиоты, к тому же я весь день был на виду! Им нужна именно ты, и, похоже, я знаю, кто это сделал! — 'а вот мне никак не горело желание узнать кто и почему. Меньше знаешь, дольше живешь!
Наконец, дверь моей комнаты распахнулась, Никольский осторожно опустил меня на кровать, и я с видимым облегчением стянула туфли, принялась растирать ступни.
Никольский озадаченно посмотрел на меня.
— Что? Ножками я сегодня гуляла, ножками! Вот теперь и расплачиваюсь, — он взял в руки мою ступню, и начал массировать. Я округлила глаза, но возмущаться не стала, поскольку делал он это чертовски приятно. Откинувшись на подушки, я придушенно застонала.
— Больно?
— Нет, хорошо, ты не останавливайся, — неразборчиво прошептала я, с трудом сдерживая рвущиеся стоны наслаждения, вместе с которыми неожиданно пришло желание.
— Аля, — позвал меня Никольский.
— Мммм?
— Как прошел разговор с родителями?
— Нормально, мама не поверила, но ничего спрашивать не стала, — чтобы посмотреть на выражения лица Никольского я приоткрыла один глаз.
— Мудрая женщина.
— Да, и не только. Хотела бы я быть на нее хоть капельку похожа, — грустно сказала я.
— Чем?
— Мне всегда не хватало ее терпимости.
— В этом тоже есть свое очарование, ты непостоянна, непоседлива, порой резка и упряма…
— Ага, и за это ты меня… — я замялась, понимая, что чуть не сказала, а мою промашку моментально раскусили.
— Да, и за это я тебя люблю Али! — я замолчала не зная, как на это ответить.
Его руки уже не просто массировали разомлевшие ступни, они нежно ласкали кожу, с каждым разом поднимаясь все выше от тонких лодыжек к коленям. Сопротивляться я не хотела, да и не могла. Видимо все же настал тот момент, когда стоит опустить копья, но не в знак поражения. Мир все же лучше партизанской войны.
— Андрей, — тихо позвала я.
— Да? — голос выдал его с головой, а глаза засветились дурманящим счастьем.
— Ты не сделаешь мне больно, правда?
— Если только ты сама этого попросишь, — я даже с подушки поднялась и села, удостовериться, что он говорит серьезно.
— Считаешь меня мазохисткой? — он усмехнулся, словно что-то вспомнив.
— Определенно.
— Вот уж не замечала… — но воспоминания нахлынули огненной рекой, вновь выжигая, чуть поджившие раны.