Уилсон Холл говорил дочери:
- У Дэвида хорошо пошла работа. Я боялся, что он всегда будет немного диким, но он быстро освоился.
Рут радостно кивала:
- Я знала, что так будет. Его уже все полюбили.
И действительно, люди, которые раньше косо посматривали на замужество Рут, признавали теперь, что все обернулось даже очень хорошо.
Так пролетали месяцы. В маленьком коттедже на лесистом холме царило полнейшее счастье до самой осени, которая разбросала серебряный иней на полянах и выкрасила клены в буйные цвета.
В одну из осенних ночей Дэвид внезапно проснулся, не понимая, что могло разбудить его. Он видел мирно спящую Рут и слышал ее легкое дыхание. В доме было тихо.
И вдруг он услышал. Далекий, призрачный крик доносился из морозного неба, призывный клич, дрожавший от смутного и страстного биения свободы.
Он понял мгновенно, что это было. Распахнув окно, с колотящимся сердцем, он всмотрелся в темноту. И вот они: длинные стремительные шеренги диких птиц, летящих на юг возле самых звезд. В эту минуту сумасшедшее желание выпрыгнуть из окна, взвиться в небо вслед за ними в чистую, холодную ночь, слепо закричало в сердце Дэвида.
Безотчетно мускулы на его спине напряглись. Но шевельнулись под пижамой только обрубки крыльев. Внезапная слабость овладела им, он был разбит, и испуган. Да, в какой-то момент он хотел улететь - улететь от Рут. Эта мысль ужаснула его, как будто он сам себя предал. Он снова забрался в кровать и лег, старательно закрыв уши, чтобы не слышать этого далекого, радостного крика, летящего на юг сквозь темноту.
На следующий день он заставил себя погрузиться в работу. Но весь этот день он замечал, как взгляд его останавливается на голубом клочке неба за окном, И потом, неделю за неделей, в долгие месяцы зимы и весны, старая неистовая тоска все чаще становилась неотвязной болью в его сердце, разгораясь с новой силой, когда весной птичьи стаи потянулись на север.
В ярости он говорил себе: "Ты дурак. Ты любишь Рут больше всего на свете, и она твоя. Тебе больше ничего не нужно".
И снова бессонными ночами он убеждал себя: "Я человек, и я счастлив в своей нормальной человеческой жизни, я люблю Рут".
Но память вкрадчиво шептала ему: "Ты помнишь, как полетел в первый раз, помнишь безумный восторг парения, помнишь. как неистово ты взлетал, падал и кружил?"
И ночной ветер за окном подхватывал: "Помнишь, как играл со мной вперегонки, над спящим миром у самых звезд, как смеялся и пел, когда твои крылья побеждали меня?"
Дэвид Рэнд прятал лицо в подушку и бормотал: "Я не жалею, что сделал это. Нет!"