Но Кок был уже настолько пьян, что не обиделся. Выпив водку, снова попытался приклеиться к Милене, но тут появилась Люська, и уволокла его куда-то.
Тем временем благопристойная пирушка окончательно превратилась в разнузданную пьянку. Кто-то, раздевшись, уже лез в реку, за кустами, не особенно и отдалившись, Кок в засос целовался с Люськой, и распалился так, что готов был ее тут же и завалить на песок, она, на сколько ее знал Павел, была бы совсем не прочь на виду у всех предаться разврату.
Милена проговорила злорадно:
– Она потому так в него вцепилась, что видела, как он за мной ухлестывал.
Они сидели и мирно беседовали посреди всеобщего буйства. Юрка опять с кем-то дрался, звали Павла, унять его, но он величественно повел дланью, и бросил через плечо:
– Сами управляйтесь…
Наконец, даже Павел стал плохо соображать. Милена теребила его за рукав:
– Проводи до остановки, а? Мне идти надо…
Он тяжело поднялся, повесил сумку на плечо, проверил, на месте ли нож и наган, и полез сквозь кусты за Миленой.
Наутро он плохо помнил, что было дальше, когда они перевалили кусты. Вспоминалось только, что он долго и подробно объяснял, как найти школу, и когда он точно бывает на работе. Выбравшись из постели, он постучал кулаком по голове, вроде не болит, только слегка подташнивает. Ольга уже ушла на работу. Не утруждаясь одеванием, прихватил полотенце и пошел в летний душ. Вода была замечательно прохладной, и он простоял, пока не вытекла вся бочка. Забросив шланг в бочку, сел в шезлонг.
Проговорил раздумчиво:
– Итак, Милена Ершова… Везет же мне на странных женщин… Нет, трахать ни за что не буду! Нужно же иметь в друзьях хоть одного человека, с которым можно поговорить о фантастике…
Пока наливалась вода в бочку, окончательно пришел в себя. Посмеялся, вспомнив некоторые эпизоды оргии на берегу. Подумал, что сочетание – Юрка-ахинист и Люська, пожалуй, будет поопаснее любой гремучей смеси. Одна надежда, что она его скоро бросит. Закрутив кран, пошел в дом. Не одеваясь, позавтракал. В квартире было тихо и прохладно. Анна Сергеевна как всегда возилась на огороде, и Денис с Ксенией тоже там были. Отпиваясь чаем, Павел со своей большой чашкой в руке бродил по квартире, зачем-то подошел к книжному шкафу, задумчиво прихлебывая чай, смотрел на корешок довоенного издания "Капитала". Фолиант солидный, вместился только на ту полку, на которой Павел хранил словари Даля и "Жизнь растений". В отличие от других, в одночасье перекрасившихся, Павел ничего не выбросил, ни свою богатую коллекцию партийной литературы, ни партбилет. Не стал его демонстративно выбрасывать, и не сдал в райком, как Рындин, например и Кок. Партбилет лежал у него с остальными документами, нехай останется, как память о коммунистической эпохе. К своему членству в партии Павел относился как к неизбежному злу, то есть спокойно, так же спокойно отнесся и к тому, что партия в одночасье рухнула. Довоенный "Капитал" ему завещал дед. Когда он ездил его хоронить, мать отдала Павлу эту книгу, и сказала, что дед незадолго до смерти настоятельно попросил передать ее именно Павлу.