— Насколько я помню, — произнесла внезапно она, — богиня Хатор изображалась в виде коровы.
— Откуда вы это знаете?
— Я много читаю. Египет меня всегда завораживал, но я никогда бы не подумала, что увижу здесь что-то настолько странное, как этот обелиск.
Он не ответил.
Сегодня утром ее муж казался другим человеком. Высокомерным незнакомцем. Одет он был в черные брюки и белую рубашку с открытым воротом. Волосы были немного встрепаны — будто он несколько раз небрежным жестом пропустил их пряди между пальцами. Сапоги были начищены до блеска, но потерты с внутренней стороны, как бывает, когда они служат для верховой езды.
Взгляд его глаз выражал властность и отчужденность — казалось, перед ней чужой, незнакомый ей человек.
Она почувствовала, что краснеет. Какая же она дура — вообразила, что он хочет ее видеть. Но она не ушла и не стала искать повода, чтобы уйти.
— Я сделала что-то не так? — спросила Давина, подумав, не слишком ли она с ним прямолинейна. В таком случае ему придется привыкать к этой черте ее характера. В конце концов, разве это не часть жизни супругов? Изучить слабости и недостатки другого человека и принять их? — Почему вы ушли от меня прошлой ночью? Потому что я не захотела рассказать вам о скандале?
Ее вопрос, кажется, удивил его.
— Я с удовольствием оставлю прошлое в прошлом, Давина. У меня нет желания до чего-либо докапываться.
— Значит, у нас будет у каждого своя спальня? Я полагала, что мы будем спать вместе.
Он отвернулся от нее и зашагал в конец двора. Потом он долго смотрел на Эмброуз, и Давина решила, что он вообще перестал о ней думать. Или он просто хочет, чтобы она ушла?
Она приподняла двумя руками юбки, решив, что самое лучшее, что она может сделать, — это просто оставить его одного, прежде чем она не запутается окончательно.
Но в тот момент, когда она приняла это решение, он обернулся. Она отпустила юбки и разгладила кринолин. Это было плохой привычкой, за которую тетя всегда ее ругала. «Давина, кринолин служит для того, чтобы придать твоим юбкам красивый вид. Но если ты будешь хвататься пальцами за обруч, это привлечет внимание к тому, что у тебя надето под юбками…»
Ну и что? Маршалл наверняка знает, что на ней надето. А она точно знала, как он выглядит, когда голый.
— Мои мать и отец всегда спали в разных комнатах, — сказал он наконец. Он говорил негромким голосом, но, несмотря на расстояние между ними, она отчетливо его слышала. Возможно, звук усиливался из-за того, что их окружали камни… — И по-моему, такое положение вещей их устраивало, — добавил он.