Все эти месяцы, прежде чем ответить Солонченко на какой-то особо серьезный вопрос, я сначала писал свой ответ на листке, а потом диктовал его. В ноябре, когда вопросы стали носить все более зловещий характер, я готовился с особой тщательностью, взвешивая каждое слово. И в этот раз передо мной лежали лист бумаги и карандаш.
- Что это вы так осторожничаете, Анатолий Борисович? - спросил Солонченко,
- Я ведь вижу, куда вы клоните. Это легко вычислить из ваших разговоров. Даже из статей в "Правде" нетрудно понять: шьется дело о международном сионистском заговоре, и я, естественно, стараюсь не помогать вам в этой грязной работе.
Я намеренно выделил голосом слово "вычислить", и следователь ухватился за него:
- Что вам вычислять? К чему жить догадками, гипотезами? Мы от вас ничего не скроем, со временем все узнаете. А сейчас вам никакая математика не поможет. Вас спасет только одно: откровенные показания. Вы же своими ответами лишь усугубляете свое положение.
Кажется, он говорил что-то еще, но мне достаточно было услышать сентенцию о бессмысленности вычислений - все остальное было продумано в камере.
- Так, говорите, математика не поможет? Сразу видно, что вы не изучали логику, - усмехнулся я. - Вы даже не представляете себе, как много можно узнать, если тщательно анализировать услышанное. Могу привести вам один пример.
Тут я имитирую колебания: мол, выдавать секрет или нет, - потом делаю вид, что желание похвастаться побеждает, и продолжаю с самодовольной миной:
- Да, раньше не мог, а теперь это уже неактуально, могу и рассказать. Помните, в июле мы беседовали о Роберте Тоте? Вы мне читали его показания.
Заинтригованный Солонченко кивнул.
- Тогда вы сказали мне, что он арестован, и я, конечно, не знал, соответствует ли это действительности. Но я внимательно слушал вас, анализировал и сопоставлял все сказанное. Уже недели через две-три мне было достоверно известно, что это неправда.
Следователь опустил голову к столу, напрягся и застыл в такой позе. Я боялся, что он может перебить меня и возразить, и поспешил добавить заранее подготовленную фразу, которая, с моей точки зрения, должна была облегчить ему признание:
- Я, понятно, до сих пор не знаю, был ли Тот вообще арестован, - так много вы мне не подсказали, - но уже в августе я убедился в том, что он на свободе.
Солонченко слопал приманку. Подняв голову, он произнес, медленно подбирая слова:
- Могу вас заверить: все, что нам было нужно, мы от Тота получили. Посидел сколько надо - и во всем сознался. А задерживать его надолго - к чему? Кроме того вы же должны понимать: у американцев есть шпионы здесь, у нас - свои люди там. Но вы ведь не иностранный шпион - вы советский гражданин, изменивший Родине; вас ждет совсем другая судьба.