СМЕРТЕЛЬНАЯ ИГРА НА СЦЕНЕ ГУЛАГА
Акт I
Все началось с пирушки или, как сейчас говорят, тусовки. Пить бы пореже господам актерам, больше слушать и меньше говорить, повнимательнее относиться друг к другу, как знать, может, и не было бы массовых арестов, мучений в колымских и воркутинских лагерях, болезней, смертей и ссылок. А то ведь соберутся после спектакля, примут по стакану — и давай травить политические анекдоты. Кто-то непременно плеснет еще, войдет в образ оппозиционера, пустит пьяную слезу, обнимет ближайшего друга и заявит хорошо поставленным голосом, что Ленин и Троцкий — титаны, а все остальные — пигмеи, правда, среди них есть такие замечательные люди, как Зиновьев, Каменев и Бухарин.
— А Сталин? — поинтересуется ближайший друг.
— Что Сталин, его во время революции никто и знать-то не знал!
— А Гитлер, он тоже титан?
— Гитлер? О, Гитлер — это великий человек. И вообще, фашизм покорит весь мир!
И не догадывается горе-оратор, что обнимая друга, обнимает официального сотрудника НКВД. Уже на следующее утро отчет об этом разговоре будет лежать на Лубянке и в голове начальника Управления НКВД по Московской области всесильного Реденса родится план беспощадной чистки авгиевых конюшен столичных театров.
Шел 1936-й год… Великая страна громыхала великими стройками, оглушала себя песнями и гимнами в честь великого вождя, вот-вот будет принята великая конституция имени великого вождя, а тут — какие-то комедианты возвышают голос и выражают сомнения в богоизбранности Сталина?! Надо их проучить, да так, чтобы урок запомнили не только они, но и их потомки!
Так появилось следственное дело № 12 690 по обвинению в антисоветской агитации артистов театра имени Ермоловой Баумштейна (Бахтарова) Георгия Юльевича и Бонфельда (Кравинского) Евгения Анатольевича. В постановлении об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения говорится:
«Баумштейн Г. Ю. достаточно изобличается в том, что он, являясь антисоветски настроенным, систематически ведет среди окружающих его лиц злостную контрреволюционную, троцкистскую агитацию, направленную против мероприятий партии и правительства, и распространяет провокационные слухи. Мерой пресечения избрать содержание под стражей».
Что касается Бонфельда, то в добавление к контрреволюционной агитации ему предъявили еще более серьезное обвинение:
«В среде своих сослуживцев высказывал явно террористические настроения в отношении вождей и руководителей партии и соввласти».
На первом же допросе Баумштейн признал, что в разговорах с сослуживцами восторгался Муссолини и Гитлером, говорил, что они талантливые руководители, выдающиеся личности и сильные люди.