Иван Васильевич встал и поклонился всем.
Марта двадцатого, после приема у великого князя в присутствии всего двора его, послы кардинала отбыли в Рим с грамотой о согласии государя на брак с царевной и с его подарками. С ними, по поручению государя московского, поехал Иван-денежник, которому приказано было повидать царевну и лик ее, на кипарисовой доске писанный, привезти…
С этого же дня Иван Васильевич, вызвав к себе воеводу Беззубцева, Константина Александровича, с ним и братом своим, князем Юрием, весь пост обдумывал поход на Казань, а воевода чертил на бумаге и отмечал, что надобно. К концу же марта был уже беспримерный поход на судах по всем рекам, ведущим к столице Казанского царства. Наибольшим воеводой назначен был Константин Александрович Беззубцев. Ему приказано было к Фоминой неделе, что приходилась в этот год в первые числа мая, заготовить ладьи и прочие суда для похода. Но и после этого не прекращались обсуждения и военные совещания у великого князя…
Все же, когда зазвонили, загудели кремлевские колокола в светлое воскресение, не смог пересилить себя Иван Васильевич: с радостью и болью душевной встретил он у себя в покоях Дарьюшку. Никогда он так не любил ее, как теперь, чуя скорую разлуку с ней навсегда. Все горести и все дела свои забыл он, когда снова, как дитя малое, носил ее на руках, целуя и в уста и в очи… В ласках и нежностях уходила короткая весенняя ночь, и ранняя заря молочно-розовым светом стала уж по небу разливаться, когда Иван Васильевич, взглянув в лицо Дарьюшки, увидел — затосковали глаза ее…
— Ты что, Дарьюшка?
Улыбнулась она, но не вышла улыбка.
— Так, Иване, — молвила она тихо. — Не хочу я ни о чем мыслить. Дума у меня одна — еще часец малый, а с тобой побыть, Иванушка. Что мне ныне горевать-то, хватит вборзе мне горюшка до гробовой доски…
И видит Иван Васильевич, опять веселеет она. Ласкает его, и глаза сияют снова, и шепчет ему:
— Ведаю, токмо за малое время счастья моего не едину, а две жизни отдам, Иване мой…
Он тоже шепчет, сжимая ее в объятиях:
— Доколе возможно, радость моя, не отойду от тобя, души моей неувядаемый цвет…
В конце Фоминой недели по указу государя выступил из Москвы воевода Беззубцев в поход на татар. Хотел он поспеть в казанские земли ко времени, не пропустить половодья на мелких речках, по которым надобно плыть до Оки и Волги. Под началом его шел на рать не только весь двор великокняжий с детьми боярскими ото всех городов и уделов, но и сурожане и суконники с Москвы, и московские купцы вместе с черными людьми всякого рукомесла и занятия. Воеводой у москвичей был князь Петр Васильевич Оболенский-Нагой.