Как бы далеко они ни заходили в историю, все попытки преодоления являются частью текущей поэзии обращения перспективы вспять. Они становятся её частью мгновенно, пересекая барьеры времени и пространства и разрушая их. Факт, что конец всего отчуждения начинается с конца отчуждения между временем и пространством. И отсюда становится очевидным, что воссоздание этого первобытного единства осуществляется через критический анализ детского хронотопа, хронотопа целостных обществ и хронотопа фрагментарных обществ, несущих в себе разложение и, наконец—то возможное преодоление.
2
Болезнь выживания быстро может превратить молодого человека, если он не будет осторожным, в старого фаустианца, отягощённого сожалениями, страстно желающего молодости, которую он переживает не замечая её. Тинэйджер уже обладает первыми морщинами потребителя. Мало, что отделяет его от шестидесятилетнего; он потребляет всё быстрее и быстрее, зарабатывая себе преждевременную старость под ритм своих компромиссов с фальшью. Если он опоздает с самоутверждением, прошлое закроется за ним; он больше не вернётся к тому, что совершил, даже для того, чтобы исправить это. Многое отделяет его от детей, с которыми он играл лишь вчера. Он присоединился к тривиальности рынка, принимая своё представительство в обществе зрелища в обмен на поэзию, свободу, субъективное богатство детства. И, тем не менее, если он вернётся к самому себе, очнётся от кошмара, каким же врагом сил порядка он станет? Его увидят защищающим права своего детства самым грозным оружием дряхлой технократии. Известно, какими поразительными достижениями охарактеризовало себя племя Симба в лумумбистской революции, несмотря на своё смехотворное снаряжение; насколько же большего можем мы ожидать от равно взбешённого поколения, вооружённого с большей последовательностью и вышедшего на театр действий, покрывающий собой все аспекты повседневной жизни?
Все аспекты повседневной жизни в своём роде проживаются в детстве в некоей зародышевой форме. Накопление событий, прожитых за несколько дней, несколько часов, не позволяет времени утекать. Два месяца каникул — это целая вечность. Два месяца для старика — горсть разрозненных минут. Дни ребёнка уходят от взрослого времени; это время, наполненное субъективностью, страстью, мечтой, заселяющей реальность. Вне его, за ним присматривают воспитатели, они ждут, с часами в руках, когда ребёнок войдёт в круг часов. Они обладают временем. И сначала, ребёнок воспринимает навязывание ему взрослого времени как вторжение; затем он в итоге поддаётся ему, соглашается на старение. Не зная обо всех методах обусловливания, он позволяет заманить себя в ловушку, подобно молодому животному. Когда он приобретает оружие критики, он хочет обратить его против времени, но годы уже увели его далеко от мишени. Детство остаётся в его сердце подобно открытой ране.