- Не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, - повторял он снова и снова, и голос у него сорвался - не сломался, как у подростка, а сорвался от страха.
- Питер, это я.
Он меня не слышал, повторяя все те же слова.
Я тронула его за плечо, и он завопил.
- Питер, это я, Анита.
Кажется, он на миг перестал дышать.
- Анита?
- Да, я пришла тебя вытащить.
Он заплакал, худые плечи затряслись. Я вытащила один из ножей Ножа и, осторожно подцепив веревку у запястий, дернула вверх. На острейшем лезвии шнур развалился без усилий. Я попыталась снять с него повязку, но она была слишком тугой.
- Сейчас я срежу тебе с глаз повязку, Питер. Не шевелись.
Он стал медленнее дышать, замер, когда я всунула клинок между тканью и его головой. Ткань резать оказалось труднее, чем веревку, потому что она была ближе к коже, и лезвие находилось не под тем углом. Но в конце концов клинок прорезал материю, и повязка упала. Мелькнула красная полоса там, где повязка вдавилась в кожу, и Питер бросился ко мне, обнял меня. Я тоже его обняла, держа нож в руке.
Он шепнул:
- Она сказала, что отрежет мне все, когда вернется.
Он больше не заплакал - сдержался. Я погладила его свободной рукой по спине. Хотела его успокоить, но надо было выбираться.
- Она тебя больше не тронет, Питер. Я обещаю. Но надо отсюда уходить.
Я освободилась от его отчаянно вцепившихся рук, чтобы видеть его лицо, и он видел мое. Его лицо я взяла в ладони, аккуратно отведя нож в сторону. Заглянула ему в глаза. Они были расширены от шока, но тут я сейчас мало что могла сделать.
- Питер, пора идти. Тед забирает Бекки, и мы уходим.
Может быть, дело было в имени сестры, но он моргнул и кивнул слегка.
- Я в порядке, - сказал он, и это была самая лучшая ложь за всю эту ночь.
Я сделала вид, что верю, и сказала:
- Тогда хорошо.
И потянулась к веревкам у его лодыжек. Мне пришлось встать для этого. Он был достаточно высок - или я достаточно низкого роста. Обняв меня, он повернулся лицом и только сейчас вдруг сообразил, что он голый. Питер схватился за штаны и трусы, пока я пыталась разрезать веревку у него на щиколотках.
Мне пришлось убрать нож:
- Если не будешь стоять тихо, я тебя могу порезать.
- Я хочу одеться, - сказал он.
Я встала в ногах кровати:
- Ладно, оденься.
- Только не смотрите.
- Я не смотрю.
- Нет, вы на меня смотрите.
- Да нет, я не на тебя смотрю...
Но я не могла ему этого объяснить и потому отвернулась к двери.
- Теперь можно смотреть.
Он уже оделся и застегнулся, и дикий ужас у него в глазах слегка ослаб. Я разрезала ему веревку, зачехлила нож и помогла Питеру встать. Он выдернулся из моих рук и чуть не упал, потому что слишком долго пролежал со связанными ногами и чувствительность еще не вернулась. Только с моей помощью он устоял.