…а преступникам против короны хода из тюрьмы нет, — сидевший на телеге крестьянин низко склонился к уху своего собеседника, такого же крестьянина из ближайшей деревни. Говоривший едва шевелил губами, но это не мешало мне его слушать — заклинание обострённого слуха здорово уменьшало разделявшее нас расстояние.
— Прям-таки в тюрьме и сидят? — недоверчиво покосился тот, — их бы на каменоломни, чтобы хоть кормить не задаром. Только надысь за одну облаву вона сколько вероломцев повязали, разве ж всех укормишь?
— А что властям корм-то, — крестьянин победно усмехнулся, мол, я-то в отличие от тебя в таких делах сведущ, — бросят их десятка три в одну камеру, воду подведут, чтобы, значит, от жажды не подохли, да так и оставят.
— И чё? — я даже не удивилась такой непонятливости второго, намёк и до меня дошёл не сразу. Нет, такого говоруна надо вязать…
— А ни чё, — казалось, клеветник даже обиделся, — не дай тебе неделю-другую есть, ты сам что выберешь?
— Да неушто? — кажется, до него дошло.
— Вот тебе и «неужто», а как в камере узников мало остаётся, так им новеньких подбрасывают. Говорят, некоторые годами так живут.
— Кто говорит? — хороший вопрос, ну же, мужик, ответь, ну?
Прежде, чем отвечать, крестьянин огляделся по сторонам.
— Люди, — тихо пробормотал он.
"Что ж, тем хуже для тебя," — подумала я, незаметно подавая знак своим. Что ж, мужик, не захочешь сказать за просто так, ответишь на дыбе…
Меня знобило от собственных воспоминаний. Похоже сказанное крестьянином вовсе не было злобной клеветой-наветом на тщательно охраняемую мной власть. Где сейчас этот ни в чём не повинный крестьянин? Где? На каменоломне или среди этих камер, об арестантах которых он с такой осторожностью рассказывал своему другу?
Занятая своими мыслями, я едва не проглядела нужный мне поворот. Покрывшись холодным потом и тяжело дыша, я повернула направо. Коридор стал ещё уже. Теперь я шла прямиком к камерам для особо опасных преступников. Черные, закопченные стены тем не менее блестели отполированные прикосновением тысячи обнаженных тел проходивших здесь узников. В тусклом свете факела привиделось моё изображение, казалось, я гляжу в чёрное, тусклое, но от того не менее реальное зеркало. Измождённые черты лица, узкие исхудавшие плечи, висящая как на шесте одежда. Я не сдержалась, чтобы горько не усмехнуться, за последнее время я действительно изрядно постройнела. Ничего, ничего, нормально выгляжу, были бы кости целы, а мясо нарастёт. "Интересно… — нет, интересно не то слово, но всё же интересно, — а Тёрма они тоже посадили на хлеб и воду? — выскользнувшая из подсознания мысль заставила меня содрогнуться от ужаса, — а если его вообще не кормят? А если…" Думать об этом «если» не хотелось… Я прибавила шаг.