***
Должно быть, это была просто бригада чистильщиков в сопровождении пангинов, у которых даже не было оружия, кроме «штырей-зуботычек». Должно быть, это был тот случай, который нельзя было предвидеть, но который внезапно изменил все планы в жизни.
В этот момент по нарастающей завыли сирены. Завыли так, что каждый из них почувствовал звук грудной клеткой. Завыли во всех жилых и нежилых зонах, потому что, должно быть, Сципион-Квазимода самолично прибыл, чтобы расправиться со штрафниками, и, обнаружив побег, пришел в ярость. И им, этим штрафникам, наверное, надо было дружно броситься всей бригадой, сбить пангинов в грязь, втоптать в нее этих азиатов, больше похожих на мартышек, чем на людей, но Клипса по кличке Мясо, этот студень, с красными щечками, тронутыми сыпью, а за ним Бар-Кохба и Сержант запаниковали, внесли сумятицу, разнобой в действия бригады и, не слушая команд Попа-викария — их Бригадира, которому они должны были быть преданы до гробовой доски, рванули крышку цилиндра так, что затрещал металл и кости. И этим решилось все дело, потому что пангины, никак не ожидавшие встретить здесь беглецов и готовые было унести ноги прочь подобру-поздорову, вдруг воспрянули духом и, подбадривая себя криками, осыпали бригаду градом «штырей-зуботычек». А Клипса-Мясо вдруг в ужасе, удесятерившим его силы, одним движением растолкав всех, словно взлетел над цилиндром, вскрикнул от десятка штырей попавших в него, и, бесформенной глыбой рухнув в черный стремительный поток, на какое-то мгновение закупорив люк своей тушей, своим дряблым телом — единственный путь к свободе.
А они, не имея возможности защищаться, лишь укрываясь за цилиндром, лихорадочно пытались протолкнуть Клипсу внутрь, вниз, а потом барахтаясь и поминутно падая в грязь, один за другим в панике побежали дальше по трубе, в ее спасительную, гулкую темноту — вначале ненадежный Хуго-немец с наглым Бар-Кохбой, сверкнувшим глазами, как волк, потом и Ван-Вэй, бросив на Бригадира кроткий, растерянный взгляд, следом.
Пайс, задыхаясь и морщась от оцарапавших его «штырей-зуботычек», произнес с сожалением:
— Уходим!
И они втроем: Поп, Он и Пайс побежали по трубе, срывая с себя тяжелые «спасатели» и запотевшие маски и, то падая, то сбиваясь с верного направления, тыкались в покатые стены, пока вдали не заметили слабый луч света. И прежде чем Пайс подхватил фонарь, Он споткнулся обо что-то мягкое, липкое и, крикнув Пайсу:
— Посвети! — сразу понял, кто это.
Ему только осталось опуститься на колено и провести по жестким, коротким волосам, залепленных грязью и кровью. Китаец еще был жив. Он судорожно схватил его за руку и прошептал, задыхаясь: