— Ага-а-а… — радостно закивал Джованни.
Был он до странности покладист, как ручной, но большой, хищный зверь.
— Принеси мне его! — приказал Он.
— Та-а-м… — Задергал ртом Джованни, и с его губ полетела слюна. — Там-м-м… — Он махнул рукой в сторону долины под бледным лунным светом.
— Идем, — сказал Он.
Он не знал, почему, и главное, зачем помогает ему Джованни. Если бы только Он был внимательней. Если бы только Он безоглядно верил себе, а не Джованни по фамилии Козеда.
Но они выбрались за территорию парка, на гладкую поверхность старой дороги и зашагали вдоль речки в сторону древних останцев, торчащих из древних гор, как зубья пилы. Джованни только радостно и возбужденно хихикал, с его губ без всякого повода летела слюна, а под ветхой тенниской бугрились мышцы.
***
Он не заметил, где потерял его. Вот только что он был рядом и вдруг — никого. Одна дорога, кусты ежевики по краям, а где-то рядом, внизу, шум горной реки. В лунном свете все казалось плоским и ненастоящим. Да и Он сам оплошал, как всегда поддался искушению, выспрашивал — грубовато, прямолинейно. Ничего Джованни не знал. Знал Старуху и Маку. Знал о какой-то «линзе» в картине, которую они якобы проходили. Больше ничего не знал. Может, просто не помнит, думал Он. Не осознает, не ведает, не понимает. Может, когда они становятся людьми, они все забывают.
Африканец все так же вздыхал от сытости. С ним творилось что-то неладное.
Он присел. Прижал его к себе и вдохнул запах шерсти — привычный и родной. Пес ткнулся мокрым холодным носом и лизнул в щеку.
— Ты уж не подведи меня, — попросил Он его и подумал, что делает глупость, что надо уйти, бросить помыслы о ружье и уйти. Теперь воспоминания о Маке волновали его не больше, чем шум реки.
В свете луны останцы торчали на фоне неба, как зубы сказочного дракона.
Козеда вынырнул откуда-то сбоку. Вынырнул, застегивая штаны и продолжая прерванный разговор:
— Феодосия рассказывала… Я сразу смекнул… Я самый умный… "В целях безопасности", говорит… "Будем стеречь!". А сама ничего не может…
— Что же ты сделал? — спросил Он у него, холодея внутри.
Все это ему не нравилось. Не нравилось, что его куда-то и зачем-то ведут, что они вместе с Африканцем зависят от ненормального итальянца, что они зря доверились ему.
— Ты чего! Ничего не делал. Мне чужого не надо…
— Молодец, — похвалил Он его и подумал, что они и без него нашли бы ружье Падамелона.
— Феодосия меня учила никому не верить, даже себе… Но я хитрый. Я ей сразу сказал, я не знаю, где ружье…
— Ну и правильно, — еще раз похвалил Он его.