Солнце близилось к закату, но жара еще томила людей. Все было накалено: камни, воздух, стены домов, крыши и дорожная пыль.
Толпа, заполнившая разлинованный колесами зеленый большак, нетерпеливо вскипала разноголосицей. Обходчик Тарас Уколов, балагур и непоседа, носивший за свой маленький рост и прежнюю службу в трактире прозвище Чайник, оповещал селян, стуча палкой о наличники:
— Эй, народ, живо на сход! Федор Огрехов привез новостей со всех волостей! Торопитесь, братцы, дюже сурьезные дела эти, что решаются в Совете!
Мужики дымили самокрутками. Между взрослыми шныряла детвора, пробираясь вперед. Подходили, точно на смотрины, принаряженные девки и парни, толкались женщины с грудными младенцами на руках.
За столом, вынесенным из бывшей съезжей избы под старую, рдеющую тяжелыми гроздьями рябину размещался только что избранный президиум. В центре сидел председатель сельсовета Федор Огрехов, с достоинством расправляя на груди волнистую рыжую бороду. Рядом, на краю скамейки, примостился безногий Яков Гранкин. Открывал собрание Степан.
Ему впервые приходилось открывать такое большое собрание. Он был польщен выпавшей честью и чуть дрогнувшим голосом попросил всех успокоиться. Был он в льняной рубашке, с вышитой грудью, ловко перехваченной в талии желтым армейским ремнем, чисто выбритый, загорелый, кудрявый.
— На повестке, товарищи, текущий момент. Стало быть, послушаем нашего делегата, вернувшегося с уездного съезда Советов. Ладно ли говорю? Поправьте, где не так. Меня в Германии ораторству не учили.
— Вали, вали! Мы все тут ученые! — засмеялись в толпе.
— Начинай, дядя Федор, — обратился Степан к Огрехову.
Огрехов встал, отдуваясь и потея. Долго, нерешительно откашливался. Авторитет выборного лица, которым он так гордился, обязывал его дать отчет Жердевке. Но ему легче было вспахать десятину, нежели выступить с речью.
«Мир велит, что попишешь?» — подбадривал себя Огрехов.
— Граждане мужики, — начал он не спеша, — на съезде много говорено… И все про нас — про народ, про матушку Расею. Тяжелые времена пришли с войной да с разрухой!
Огрехов снова кашлянул, чтобы передохнуть. Толпа молча ждала. В своей незадачливой жизни Федор сильно бедствовал, пока не подравнялся к средним крестьянам, и жердевцы уважали его за старательность.
— Скажу про немцев, — продолжал Огрехов. — Домогаются они присоединить к Украине три соседние губернии. Украину-то уже ободрали! Так вот, немчура уверяет, будто жители Орловской, Курской и Воронежской губерний желают стать украинцами…
Сход зашумел. Раздались возмущенные голоса: — Чего захотели!