Степан болезненно поморщился, отвел глаза в пустой угол.
— Что? Или невеста променяла любовь на ситный пирог?
— Похоже, что так…
Они замолчали. В сени с протяжным гулом влетел большой коричнево-плюшевый шмель, покружил над постелью Степана распевая низкой октавой, затем ринулся навстречу небесной синеве и пышущему жаром солнцу.
— Отваляешься, — уверенно кивнул Быстров. — Мой отец, старый питерский слесарь, в шутку говаривал: сталь твердеет от закалки, человек — от палки.
Жердевские события прогремели на весь уезд.
В деревнях стало тихо, как перед грозой. Комбеды действовали осторожно, чувствуя себя на фронте.
Но жизнь шла вперед, и тысячи неотложных дел обступили Степана, едва он поднял с подушки голову. У безлошадных лежал невспаханный пар. Солдатки и вернувшиеся к родным семьям фронтовики не имели инвентаря и хлеба. Продотрядники, руководимые Тереховым, сами нуждались в помощи местных организаций…
Ильинишна видела, что Степан еще не совсем поправился, и всячески старалась удержать его дома.
— Куда ты собрался? Подожди, отдохни, — упрашивала она. — Головушка моя горькая, тебя ветром качает. А тут неспокойно кругом… Того и гляди, опять задерутся.
— Я скоро вернусь, мама, — говорил Степан. И пропадал на весь день.
Помещение сельсовета напоминало теперь боевой штаб. Здесь постоянно толпился народ. У привязи ржали оседланные кони. Стояли дежурные подводы в ожидании зерна. Гонцы привозили и увозили пакеты.
— Ты видел, товарищ Жердев, заскирдованный хлеб? — спросил Терехов, когда Степан начал втягиваться в работу. — Что будем с ним делать?
— Молотить, — ответил Степан.
— А может, посмотрим сначала? Неудобно как-то выходит, кулаки мышами потравили зерно, а мы в столицу черт знает что будем посылать. Не поблагодарят нас рабочие за такой подарок!
Они пошли на Бритяково гумно. В риге лежал ворох невеяной ржи. Степан взял лопату и кинул несколько гребков в ковш сортировки, а Терехов начал крутить ручку передачи. Сортировка затарахтела, по ситам зашуршала мякина, и вниз посыпалось зерно, густо перемешанное с черными шариками мышиного помета.
Степан поставил лопату и направился в дальний угол риги, где находились запасные сита. Выбрав одно из них, с узкими, продолговатыми отверстиями, он заменил им в сортировке прежнее. Терехов завертел ручку, и в нижний рукав понеслось совершенно чистое зерно.
— Ух ты! — удивился Терехов. — А мне говорили, что мышьяк ничем не отобьешь.
— Святая ложь Бритяка. Он всегда делал не то, что правильно, а что выгодно.
Осмотрев старые одонья в конце усадьбы и подсчитав, какое количество хлеба из них получится, они присели на валу и закурили.