- Нет, не скоро еще. И не в Питер я. Я в сельскохозяйственное решил. В Москву.
- Яша! Что с Витей?
То Зиночка. Пугающимся голоском спрашивает, в брата старшего уставила глазки.
- Витя! Витя! Опять Витя... Да откуда мне знать?
Ирочка, младшая, в комнату влетела.
- Fraulein Emma!
Зиночка ей:
- А ну ее.
- Сторонись! Сундук едет.
Сундуком от двери отрезанная, целомудренно обеспокоенные взоры немка в комнату бросает, увещевающие речи Зиночке держит, немецкие, о невозможности такого поведения. И на студента без тужурки с полотенцем на плече еще раз взглянуть не решается.
Оглянулась немка туда, в коридор. И все уже прислушиваются. Смятение в Яшиной комнате, в маленькой. А по коридору близится явно торопливый, шелковый шепот юбок, всем такой знакомый во всех оттенках гнева.
- Мaman! Мaman!
И не успела Зиночка ускользнуть, и не успела спрятаться.
- Зина! Сколько раз тебе...
Быстро заговорила. И на Эмму упрекающе-злые взоры мечет.
- Яша! Что ты на письма толком ответить не умеешь!.. А вам здесь делать нечего.
Это к младшим.
- Здравствуйте, мамаша.
- Тебе про Виктора сколько раз писано было. А ты...
Обидою сердце Яшино доброе закипело. И перед младшими братьями стыдно. Не слушает. И к чему в крепость на праздники поехал! Дерзкую улыбку на лицо румяное вызвал.
- Я думаю, мамаша, поздороваться сначала не мешает.
И на младших братьев глаза скосил. Но те прочь из комнаты, вслед за уведенной сестрой. Костя чуть ноги передвигает и гулко ворчит.
На старшего сына Раиса надвинулась. И страхом и гневом глаза сощурились. И правая рука за цепочку тонкую золотую на груди ухватилась.
- Ты опять скандалить! Чуть приехал в родительский дом, уж скандалить! Отец для вас ничего не жалеет, а вы отца огорчать! Отец из-за Виктора ночей не спит. А теперь ты... Тебя про Виктора спрашивают. Отвечай, писал ты ему, что тебе велено было?
- Не писал и писать не намерен.
- Что? Что? Матери...
- Не буду писем под диктовку писать. У нас в университете диктанта нет. Пусть Костя пишет, благо он в третьем классе. А то Ирочке велите.
- Яков!
- Оставьте, мамаша. Сказал: не напишу. И не поехал бы сюда, если б знал, что у вас здесь опять сумасшедший дом...
Решительным жестом Раиса Михайловна стул придвинула. Сядет. Разговор на полдня. Крик. И решился Яков на испытанную диверсию. Лицо свое показал жалобным, раскаянным; к матери шагнул.
- Ну, не буду, мамаша; И давно уж написал бы, если б иначе вы... Простите.
Подействовало. Сорвалась. Шурша шелком, из комнаты кинулась, обиженно-злобно повторяя:
- Напросишься ты у меня... Напросишься...
Всегда так бывало. Изучил добродушно-хитрый Яков. Не сдаваться матери - не отстанет, изведет. Сдаться, притвориться несчастным или действительно несчастным стать, - загордится, дня на три замолчит. Пусть как следует прощение выпросит провинившийся. Всегда так. И с наибольшей ловкостью умел пользоваться этим Яков. Сначала неосознанно.