И теперь, оставшись один, Яков поморщился, потом выругался, и, стараясь успокоиться, принялся за свой сундук, насвистывая.
Причесался. Надел сюртук. Во второй этаж пошел. С отцом здороваться. По столовой Макар Яковлевич, довольный, прохаживался, с наездником, у двери почтительно стоящим, мирно кричал-беседовал.
- Здравствуйте, папаша!
- А, здравствуй, здравствуй!
Руку поцеловать не дал. Сына в щеку сам поцеловал, ласково его оглядывая.
- Ты когда, Яша, обратно в Петербург?
- В январе думал, числа пятнадцатого.
- Вот жаль, не успел я тебе телеграмму послать; через Москву ты ехал. В Москве бы ты дело одно сделал. Зайцев конюшню прекращает. Посмотреть бы.
- Да я съезжу.
- Куда? Куда? Что зря гонять! Нет, а ты по пути заедешь. Только пятнадцатого поздновато. На праздниках все равно много он не распродаст, а числа бы пятого, ну, десятого, надо бы. Вот что. Уезжай ты пятого в Петербург.
- Хорошо, папаша!
- А я тебе тут как-нибудь все растолкую, что надо. Стой-стой! Поди-ка сюда. Нет, спереди ничего. А сзади постригись непременно. А воротник чуть высок. И что ты усы носишь?
- Да я и сам хотел сбрить.
- Ну, завтра, завтра.
- И сегодня могу.
- Нет, завтра, завтра! Где ты там сбреешь. А мой уж ушел. Не забудь завтра придти, когда я бриться буду.
Вошла maman. Чуть вразвалку, на нее не взглянув, вышел сын из комнаты пятиоконной. И через минуту в верхнем, в детском этаже на все комнаты весело покрикивал:
- Антоша! Антоша! Где ты? Иди в мою комнату!
И дверь притворивши, беседовали, и не раз принимались хохотать.
Антоше скоро пятнадцать лет. Один он из всех братьев и сестер смуглый, волоса темные, островзглядный. Учится бойко. Выспрашивает Яков Антошу про все про здешнее, а главное - про Виктора, как и что было, как это столпотворение вавилонское произошло. И рассказывает Антоша, лицом своим подвижным изображая ужас и гнев maman, и по записной книжке читает ряд писем.
- Я, конечно, копии снял.
И не боясь помехи, радостно смеются в маленькой, на особый манер уютной комнате Яшиной. Всюду здесь полочки, шкафы. Книги Яшины удобно так везде приткнулись. На гвоздиках платье Яшино висит. Уютно. Будто и не в крепости.
- А молодец Витя!
- Молодец. Гонору он с нее посбавит.
- Ну, это-то, пожалуй, Антоша, и не так. Крепка наша maman:
- А как ты, Яша, думаешь? Не вернется он в крепость? По-моему, нет.
- Кто его знает! Мне писал: ни за что не вернусь. Только как он с деньгами? На первые-то месяцы он ловко выманил. И с этим, с Мироносицким тоже ловко. А дальше что?
- Да ведь теперь ему, Яша, после этих всех писем да телеграмм все равно не житье здесь. Съедят.