Захохотал нетопырь темный, засвистел, над саркофагом низко пролетев. Голову усталую Раиса Михайловна с подушки подняла.
«Антон! Антон! Сломить упорство... Сломить дурь мальчишескую... Восемнадцати лет нет мальчишке. Гимназии еще не кончил, а туда же...»
Хохотом издевающимся загудел новый нетопырь.
- А эта! Да как ты смеешь, нищенка подлая...
С саркофага дубового сорвалась, по комнате забегала, в свете голубом, по углам темью пожираемом.
«Узнаешь, ты меня, Дорофея! На мои же деньги училась, в люди вышла, и такие письма моему сыну. Мальчишке любовные письма... Тетка!.. Да я к губернатору поеду!.. Чуть не двадцать пять лет дуре... Мальчишку соблазнять! Против родителей поднимать! От ученья отбивать... Узнаешь ты меня, тихоня. Завтра же к губернатору. В двадцать четыре часа. Мы, слава Богу, не нищие!.. В двадцать четыре часа! Узнаешь меня, сестрица милая!»
И ходила стремительно, шелком шурша.
Ах, как жаль, что я не кот.
На один бы только год
Испытать жизнь кота...
Тра-та-та! Тра-та-та!
То Макар Яковлевич бежит. Близко уж. У дверей. И поспешно Раиса Михайловна в умывальную комнату прошла. И зеркальную дверь за собою чуть притворила. Пред иконами на колени стала. А в спальной уж дверь высокая хлопнула. Макар Яковлевич вбежал, супругу окликает.
Комната умывальная зовется также и моленной. Когда, давно уже, церковное стало первым утешением хозяйки дома, потекли в дом иконы, лампадки, благословения жертвовательнице иноков, инокинь, иереев близких и дальних. Негде было в спальном покое мраморном киоты наставить. И нельзя. К стилю не подходит. В умывальную комнатку ставили, развешивали. И давно та комнатка как часовня. И большой беломраморный умывальник, в стенную нишу вделанный, как алтарь часовни той. Но странно, входя в ту часовню и затворяя за собою дверь, видеть во всю дверь то зеркало, тщетно ищущее отразить тело нагое.
И повелось так, что лишь за этой дверью пребывая, ограждалась Раиса Михайловна от хозяйственных и семейных дел.
- Молится.
И тихо отходили.
- Раиса Михайловна! Вы здесь?
Дверь зеркальная приоткрылась, отразив в себе реку струящуюся огоньков лампадных и золота окладного.
- Шли бы чай разливать. Да! Как думаете: велеть к ужину шампанское заморозить? Корнут приехал.
- Он не пьет шампанского.
Сказала, глаз от акафиста не поднимая, на коленях стоя.
- Знаю, что не пьет. А так... Ну, молитесь, молитесь. Я ведь не мешаю. Только скорее приходите.
И мурлыча, дверь притворил. И отошел. У стола флаконами погремел, выбрал английские духи, много на себя вылил и побежал, хлопнув той уже дверью высокой...