— Да какой я маг… — Шут вздохнул, криво усмехнувшись. — Летом — да, я чувствовал в себе Силу. Это было… удивительно. Мне казалось я стал… легче света. Казалось, мог все, чего пожелал бы. Но тогда я желал лишь одного — сделать Руальда прежним. И сейчас мне кажется, вся моя Сила ушла в это намерение. И покинула меня, когда чары были разрушены.
— Дурень, — наставница закатила глаза, — твоя сила никуда не делась! Ты даже не отделен от источника, как это было раньше. У тебя всего лишь не хватает сил обычных, физических, без них невозможно почувствовать что-либо! Ты сначала ходить толком научись, чашку в руках держать, чтоб не дрожала.
Шут еще ниже опустил голову и почувствовал вдруг, что действительно еще невыносимо слаб. Он прислонился затылком к мягкой стенке экипажа и прикрыл глаза.
— Вот видишь, — издалека донесся до него голос Ваэльи, — уже хватило тебе. Пер, поворачивай домой!
4
На следующий день Шут доплелся до кухни и стащил у Ваэльиной стряпухи три луковицы. Вернувшись к себе в комнату, он долго глядел на них, перекладывал из одной руки в другую.
Навряд ли еще когда-нибудь ему придется снова быть придворным шутом, но жонглирование давно уже стало неотъемлемой частью его жизни. Как для иных людей молитва или пристрастие курить трубку. Шут не мыслил себя без этого.
Он вспомнил, как бесконечно давно большие грубые пальцы Виртуоза придерживали его маленькие неумелые ладони, направляли, ловя ими крепкий кожаный мячик. Сначала один. Потом два. Три… Шут не сразу научился. Набитые рисом мешочки размером с крупную сливу постоянно летели не туда и падали в разные стороны. Но главное было понять принцип… остальное пришло со временем. С четырьмя предметами оказалось сложнее, но он освоил и этот трюк. А вот пять… ему понадобился почти год, чтобы овладеть пятью мячами, не говоря уже о булавах или вовсе каких-нибудь кружках и кувшинах.
Шут подбросил луковицу, пытаясь определить, насколько руки послушны ему. Увы… луковица полетела криво, как будто он снова только учился. Что ж… за первой попыткой всегда следует вторая, третья… и так пока не получится.
Одна луковица.
Две.
Три.
На четвертом обмене они столкнулись и разлетелись в разные углы комнаты. Первая укатилась под кровать, а вторая — за кресло. Третья осталась у него в руке. Шут со вздохом положил ее на столик у изголовья и устало откинулся на подушки.
Желание подбрасывать и ловить было сильнее жажды. Сильней отчаяния. Желание владеть своим телом… Это умение всегда было для него сродни пению, внутренней музыке, которая наполняла существование смыслом и радостью.