По крыльям лежащего на брюхе бомбардировщика, издали было видно, ходили танкисты. Они разглядывали причудливо погнутые лопасти винтов, что-то в кабине. Затем за самолетом открылась порыкивающая двигателем тридцатьчетверка. В башне беспокойно вертелся Орлик, что-то кричавший и махавший рукой. Оглянувшись на лязг гусениц и завидев Кочергина, он прокричал, что вот только что получил по рации приказ Полковника Черного, всем отдельно действовавшим танкам присоединиться к его группе. В Верхне-Кумский ворвались немцы! Тут Орлик осекся наконец, заметив убитых.
— Летчики с «юнкерса» в степь драпанули, сам видел! — вместо ответа прокричал Кочергин. — Взять их надо, ублюдков, и на танк — к бакам привязать. Рядом с убитыми артиллеристами! А?
— Поздно! — замотал головой Орлик. — Наших и не видно, не нагоним… По местам, ребята, засмаливайте! — поторопил он танкистов из своего экипажа, по одному оставлявших самолет.
— Э-э, стоп! Прежде похороним погибших, — запротестовал Кочергин. — Не везти же их в бой на танке. У Зенкевича задний сектор обстрела пропадает.
— Поторопись! — согласился Орлик. — Не до церемоний, сам понимаешь… Смекай! — послышалось за ревом двигателя двинувшегося танка.
И вот его уже не видно за поднятой гусеницами снежной метелью. Долбить землю лопатами времени не было. Просто засыпать убитых снегом, как, он видел, делали румыны, было немыслимо. Тела троих батарейцев по очереди отнесли к самолету на плащ-палатке, положили рядом на крыло и ею укрыли. Отыскав и открыв крышку горловины топливного бака, Кочергин было попытался сунуть в него в качестве фитиля бинт из индивидуального пакета. Но смочить бинт в бензине было трудно, не позволял уровень, а Зенкевич все более нервничал. Он предложил поджечь самолет пулеметной очередью. Каждая пятая пуля — трассирующая. И салют будет, настаивал он. «Восьмая» развернулась и стала быстро набирать скорость. Стоя в башне, Кочергин видел, как яркие точки из оглушительно затарахтевшего башенного пулемета, мелькнув над скачущей сорокапяткой, исчезли в крыле справа и слева от мотора, высекая искры, побежали по нему, соскочили и снова уперлись в крыло. Ослепительный бело-желтый шар, мгновенно возникнув, быстро разбух и вдруг разлетелся огненными брызгами. По степи тяжело прокатились один за другим два упругих удара. Черная туча, поднимаясь, все шире расползалась над местом, где лежал самолет. В воздухе, как при замедленной кинопроекции, лениво поднимались, падали, кружились и снова поднимались какие-то обломки, клочья, постепенно пропадая в огромном костре, который, стелясь все шире, растекался, окруженный кольцом белого пара. Эхо гулкого взрыва, перекатываясь, постепенно замерло вдали. Еще долго в воздухе, незаметно набухающем густым багрянцем солнечного света, распускала по ветру прозрачные стяги медленно редевшая туча.