— Никакого мяса! Никаких животных!
Когда пиццы привезли, Марианн Энгел обошла три угла комнаты, испрашивая позволения у своих трех наставников — «Jube, Dominebenedicere», — и не начала есть, пока не получила согласия. Затем упала посреди осколков камня и, вздрагивая, хватала пищу как зверь, едва, кажется, замечая мое присутствие. Изо рта у нее тянулась ниточка расплавленного сыра, до самой груди, до соска, и мне захотелось спуститься по этой нитке моцареллы, словно коммандос по веревке, и штурмом взять ее роскошную грудь. Огоньки свечей подсвечивали бледное тело, струйки пота рисовали протоки в каменной пыли, прямо по ангельским крыльям. Из-за татуировок и собственного исступления она казалась то ли средневековой монахиней в экстазе, то ли гангстером из якудзы.
За долгие часы из проигрывателя звучали Карл Орф; «Фантастическая симфония» Берлиоза; девять симфоний Бетховена; По (певец, не писатель); первый альбом Милы Йовович; полная подборка «Дорз»; записи Роберта Джонсона; альбом «Чип триллз» из репертуара «Биг бразер энд холдинг компани» (4 раза подряд) и всякие Бесси Смит, «Хаулин Вульф», а также Сон Хаус. Время шло; музыка делалась все громче, а голоса Марианн Энгел выбирала все более хриплые. Даже, несмотря на собственную тугоухость, я вынужден был вставить в уши затычки и ретироваться в башню.
Наконец Марианн Энгел закончила. Она едва держалась на ногах. У новоявленного чудища была человечья голова с рогами, венчавшая коленопреклоненное драконье туловище; она поцеловала его в каменные губы, а потом, чуть живая, поднялась по ступенькам и, вся в пыли и поту, рухнула в постель.
— Что же, всем известно, что художникам бывает свойственен маниакально-депрессивный психоз, — заметил Грегор.
Он сидел за столом напротив меня и разливал принесенный с собой бурбон. Солнце уходило за горизонт. Мы расположились на заднем крыльце, а Марианн Энгел все спала после долгих трудов.
Еще раз подчеркнув, что он не вправе раскрывать детали ее прошлого лечения, Грегор пообещал ответить на мои вопросы более общего характера, причем с радостью.
— После книг по психиатрии я решил, что ее симптоматика больше подходит к шизофрении, чем к маниакальной депрессии.
— Ну, возможно… Бывает и то и другое вместе, — отозвался Грегор. — Или вообще ни то, ни то. Я не знаю. Может, это обсессивно-компульсивное расстройство. Она когда-нибудь тебе объясняла, зачем резать по многу дней без передышки?
— Ей кажется, она выполняет указания Бога. Думает, что раздает лишние сердца из своей груди.
— Да уж, это странно… — Грегор сделал глоток. — Ух, хорошо! Хотелось бы мне знать, что творится с Марианн…