— Они осознали: независимо от моих над ними действий они останутся каменными. Понимают, что не нужно кричать на меня, чтобы добиться своего.
В следующие несколько недель Марианн Энгел доделала некоторые из застоявшихся фигур — Птичья голова на человеческих плечах, ниже которых ничего не было, получила мужской торс и козлиный круп. Незавершенному морскому чудищу, рвущемуся из гранитного океана, досталось тело целиком и пена на гребешках волн. За этими статуями приезжали грузовики и забирали их в галерею к Джек, для продажи, потому что кто-то должен платить и за сигареты, и за компрессионные костюмы.
Я очень удивился, когда через какое-то время Марианн Энгел позвала меня с собой в мастерскую — единственную часть дома, предназначенную исключительно для нее. Сначала она просто слонялась туда-сюда, не говоря ни слова, даже не глядя на меня, отчаянно стараясь вести себя как обычно. Это разительно отличалось от ее прежней манеры, от ранее виденных мной мучительных вспышек экстаза… Она взяла метлу, смела какие-то камешки в угол и вдруг резко выпалила:
— Ты хоть не разозлишься?
Потом отошла к большому камню, покрытому белой простыней. Я ему как-то не придавал значения — и без этого столько странностей, по сравнению с которыми желание укрыть от взглядов незаконченное произведение казалось совершенно нормальным. Под простыней угадывался словно человеческий силуэт; создалось впечатление, что нынче Хэллоуин. Марианн Энгел стянула покрывало.
— Я делала тебя.
Передо мной стояло наполовину законченное мое изображение. Нет, не наполовину — скорее просто контуры моего тела. Без мелких деталей и подробностей. Впрочем, спутать грубо намеченные очертания было невозможно: плечи правдоподобно сгорблены; позвоночник изогнулся по-змеиному; голова походила на оригинал, хотя по сравнению с телом казалась непропорционально большой. Как будто смотришь на себя в зеркало, утром, еще не до конца разлепив веки. Я пробормотал, что не злюсь на то, что она «делала меня», хотя и удивлен. Зачем?
— Мной движет Бог, — очень серьезно сообщила она, но потом рассмеялась и я понял, что это шутка. И тоже хохотнул, правда, не очень убедительно. — Я хочу, чтоб ты мне позировал, только сначала хорошо подумай, — попросила она, кивая на полузаконченных горгулий. — Не нужно, чтобы тебя постигла та же участь, что и их.
Я кивнул (показывая, что подумаю, а не что согласился), и мы направились обратно, на верхний этаж. Я старался подниматься как учили, но, обернувшись на каменную фигуру в углу, невольно решил больше внимания уделять осанке.