(чудовище по виду, чудовище в душе).
Но Ницше ошибался. Я родился красивым и прекрасно прожил тридцать с лишним лет, и ни разу за все это время не позволил своей душе познать любовь. Моя безупречная кожа была как онемелый щит, влекущий женщин собственным сиянием и неизменно отражающий любые подлинные чувства, чтобы защитить владельца. Самые чувственные движения я выполнял механически: секс был лишь техникой; завоевания — моим хобби; тело мое работало постоянно, но с наслаждением — редко. Я знавал голых женщин, обнаженных же — никогда. Вкратце: я родился со всеми преимуществами, никогда прежде не доступными чудовищу, и самолично ими пренебрег.
Теперь броня моя растаяла и превратилась в сырое мясо раны. Броня красоты, с помощью которой я мог обособить себя от прочих людей, исчезла, сменилась новым барьером — уродством, — который удерживал людей на расстоянии, теперь уже помимо моей воли. На первый взгляд итог один, но нет, все оказалось не вполне так. Пускай сейчас меня окружало гораздо меньше народу, люди эти были гораздо лучше. Когда прежние знакомцы коротко взглянули на меня и бросились вон из ожоговой палаты, они оставили открытой дверь для Марианн Энгел, Нэн Эдвардс, Грегора Гнатюка и Саюри Мицумото.
Какой нежданный поворот судьбы: лишь после того как кожа моя сгорела начисто, я наконец обрел способность чувствовать. Только переродившись в нечто физически омерзительное, я смог краешком глаза ухватить красоту сердца; я принял это чудовищное лицо и гадкое тело потому, что они заставляли меня преодолеть ограниченность своей натуры, тогда как прежнее тело позволяло ее скрывать.
В душе я не герой и никогда им не стану, но теперь я лучше, чем был, или просто сам себя так уговариваю; и пока этого довольно.
Марианн Энгел вошла ко мне в комнату в полночь 13 февраля и взяла меня за руку.
Она повела меня по ступеням вниз, к черному провалу выхода. Падал снег, одевая каменных монстров на заднем дворе в белые капюшоны.
Она распахнула ворота на кладбище за церковью Святого Романа.
Надгробия вставали серыми языками из снежных сугробов; мы крались мимо них в центр кладбища, к заранее расстеленной попоне. Над нами луна пучилась великолепным волдырем средь звездных мурашек. Марианн Энгел пыталась зажечь свечи, но ветер задувал все спички и ей сделалось смешно. Марианн Энгел поплотней закуталась в пальто. Я злился от холода, но радовался тому, что она рядом.
— Я привела тебя сюда, чтобы кое-что рассказать, — начала она.
— Что?
— Я скоро умру. «Конечно же, нет!»
— Зачем ты так говоришь?