— Ciao!
— Tu devi essere Francesco. — «Ты, должно быть, Франческо».
Говоря с Сигурдом, я понимал исландский. Теперь понял итальянский.
— Si, — подтвердил он, беря меня за руку. — Il piacere emio.
— Нет, это мне приятно! Общая знакомая показывала мне твои работы. Здорово!
— Ах, Марианн! — Франческо расплылся в улыбке. — Но я ведь простой ремесленник. Вижу, ты принес мне стрелу. Хорошо. Тебе она может понадобиться.
— Что мы станем делать теперь? Пожалуйста, только не говори, что не знаешь!
Франческо расхохотался так, что затрясся его медвежий живот.
— Сигурд всегда был немножко рассеянный, я же знаю точно, куда мы идем. — Он сделал эффектную паузу. — Прямо в ад!
Только вообразите подобное заявление, кроме шуток! Я невольно рассмеялся.
— Ну, я, кажется, уже начинаю привыкать.
— Этот ад будет более сложным, так что зря ты смеешься. — Но тут же добавил, чтобы ободрить меня после этакого предостережения: — Мне поручено быть твоим провожатым, по просьбе Марианн. Она молилась за тебя.
— Неплохое начало…
Итак, мы тронулись в наш адский путь. Я был вооружен пылающей стрелой, обвязанным вокруг пояса буддийским одеянием, теплыми шкурами викингов и пустыми ножнами, а путь мне указывал кузнец из четырнадцатого века. Максимальная готовность.
* * *
Мы прошли сквозь череду ворот и вскоре оказались у реки, которую (судя потому, что читала у моей постели Марианн Энгел) я опознал как Ахерон.
Река была ужасна; в волнах качались льдины, среди мусора и каких-то бесформенных тварей.
Ошметки плоти гнили, точно тысячу лет подряд гробы опорожняли в застывающую кровь. Все пронизывало зловоние разложения. В жуткой жидкости барахтались недочеловеки, сохранившие лишь воспоминания о человеческом облике. Умоляюще распахнутые рты взывали о милосердии. Я понял, что эти создания будут тонуть здесь, без помощи, целую вечность.
От реки парило. По ней спокойно, точно над течением, скользила лодка паромщика Харона. Он/оно было темным созданием ростом не меньше восьми футов, в заплесневелых лохмотьях. Борода как спутанные водоросли, от носа осталась только половина, и та со следами укусов, — остальное, должно быть, оторвали в драке. Иссохший рот щерился гнилыми зазубренными осколками зубов. Кожа у Харона была серая, влажная и морщинистая точно у дохлой морской черепахи, в руках, скрюченных артритом, — сучковатая палка. И пустые глазницы, внутри — только вспышки пламени: каждый глаз как огненное колесо. Харон правил к берегу и громыхал словами.
— ЭТОТ ЕЩЕ ЖИВ.
Франческо, крупный мужчина, по сравнению с Хароном казался хрупким. Тем не менее, он не склонил голову, а, напротив, вытянувшись во весь свой рост, отвечал: