Припоминаю еще, что вел Авдеев со своими товарищами разговоры и про Распутина. Говорил он то, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…»
Далее комментирует сам Н. Соколов:
«Красноречивее всяких слов говорит сам дом Ипатьева, как жилось здесь узникам. Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как глубоко ошибаются те, кто думают, что яд этого чудовища не проник в народные массы».
Роберт Вильтон пишет:680
«Стража Ипатьевского дома состояла исключительно из русских, под начальством русского Александра Авдеева, коменданта дома, другого русского, Александра Мошкина, - его помощника и начальника караула, русского же Павла Медведева. Но все они, подобно Белобородову - русскому рабочему,681 председательствовавшему в Совете, были лишь пешками в руках красных евреев Свердловых, Голощекиных. По нескольку раз в неделю Голощекин приходил производить обход. Белобородое его сопровождал. С ним приходил также Юровский. Они ничего не находили нужным изменить.
Так продолжалось в течение мая и первой половины июня месяца. Пока русские караульные обращались с арестованными плохо, «начальство» ничего не изменяло…»
Р. Вильтон пишет, что русские стали постепенно менять свое поведение по отношению к узникам. Они смягчились под влиянием близости к Государю и его Семье. Они стали задумываться не только над смыслом слова «царь», но теперь их влекла к себе личность самого Императора и его Семьи.
Стража орала похабные песни, а в ответ им неслась Херувимская; она выкрикивала непристойные слова, а этому вторили духовные песнопени Это тронуло сердца солдат и в них заговорила совесть.
Роберт Вильтон пишет (с. 68):
«Невероятная кротость и страдальческое смирение Семьи возбуждали у охраны сначала сомнения, потом раскаяние, а затем и жалость. За что они страдают? Зачем томятся? Так стали думать многие из охраны, не исключая и самого Авдеева.
Благочестие, мягкость, простота пленников стали обезоруживать этих людей, несмотря на всю грубость их воспитания и их революционной среды. Непристойные песни стали слышаться реже, потом затихли…»
Когда поезд с Царскими детьми прибыл в Екатеринбург, то Пьеру Жильяру и его спутникам, ехавшим с ним в товарном вагоне, не позволили присоединиться к Императорской Семье. Через некоторое время им большевики объявили, что они свободны и могут уезжать. Но Пьер Жильяр и его коллега Сидней Гиббс хотели сделать что-то, чтобы облегчить судьбу Царственных узников. Жильяр пошел в английское и шведское консульства.682 Оба консула пробовали успокоить Жильяра и говорили, что ими уже предприняты к этому шаги. (Было ли это в действительности? - Л.М.)