Они в последний раз наполняют стаканы, громко чокаются, пьют и отправляются в обратный путь. Снаружи все та же непроглядная тьма и тот же нескончаемый дождь. Но теперь они идут по дороге все вместе, не таясь и распевая песни. У них нет ничего ни в руках, ни в карманах, они теперь самые обыкновенные люди, возвращающиеся с веселой пирушки.
Ичуа вышагивает своими длинными, как у цапли, ногами на некотором расстоянии от своих веселящихся товарищей, опираясь на плечо Рамунчо. Теперь, когда они сговорились о цене, он проявляет пылкий интерес к успеху предприятия. Тоном, не терпящим возражений, он выкладывает Рамунчо свой план. Как и Аррошкоа, он считает, что нужно действовать со стремительной неожиданностью, что нужно воспользоваться потрясением первой встречи, которая должна состояться так поздно вечером, как только позволяет монастырский устав, в тот сумеречный час, когда деревня у подножия плохо охраняемого монастыря засыпает.
– И главное, малыш, не показывайся раньше времени. Главное, слышишь меня, чтобы она тебя не видела, даже не знала, что ты вернулся! Иначе ты потеряешь все преимущества неожиданного появления…
Пока Рамунчо молча слушает и размышляет, его товарищи распевают все ту же старинную песню, под которую так хорошо шагается.
Под носом у испанских карабинеров они с песней проходят по мосту через Нивель и снова оказываются в Ландашкоа, уже на территории Франции.
Впрочем, у карабинеров нет никаких сомнений по поводу того, зачем приходили к ним в такой поздний час эти до нитки промокшие люди.
После коротких заморозков, прогнавших обманчивую иллюзию лета с его последними цветами и желтеющими листьями, в страну басков пришла зима, зима настоящая, но чреватая весенним обновлением.
Рамунчо потихоньку стал привыкать к своей одинокой жизни в опустевшем доме. Никто не занимался его хозяйством, он все делал сам; за время житья в казарме и службы в колониях он приобрел для этого необходимые навыки. Он по-прежнему заботился о своей внешности; одет он был всегда чисто и со вкусом, в петлице красовалась ленточка медали за храбрость, а рукав всегда был перевязан широким траурным крепом.
Поначалу Рамунчо редко заходил в деревенский трактир, где мужчины собирались посидеть холодными вечерами. Три года путешествий, чтения, общения с разными людьми обогатили его любознательный ум новыми идеями, и он чувствовал себя еще более чужим, чем раньше, среди своих прежних товарищей, еще более далеким от всего, что было смыслом их существования. Но часто, проходя мимо, он заглядывал в освещенные окна, за которыми виднелись силуэты сидящих за столом мужчин в баскских беретах, и понемногу, томимый одиночеством, он тоже стал захаживать в трактир и садиться за столик рядом с ними.