Я втащил Диану в узкий проход между двумя плитами, обдавшими нас тяжелым палящим жаром. За ним была дверь с двумя задвинутыми стальными засовами. Я протянул руку к верхнему и тут услышал, что Ги, Метрдот из Ада, бормоча, приближается к нам.
Мне хотелось ухватить засов, хотелось верить, что я сумею открыть дверь и мы выскочим наружу, прежде чем он приблизится на расстояние удара ножом, но что-то во мне — что-то, решительно цеплявшееся за жизнь, — не поддалось иллюзии. Я прижал Диану к двери, встал перед ней защитным движением, восходящим, должно быть, к каменному веку, и приготовился встретить его.
Он бежал по узкому проходу между плитами, поднимая над головой зажатый в левой руке нож. Если во мне и тлела надежда на помощь Дурака Гимпеля, она тут же угасла. Он вжимался в стену у двери в зал ресторана, глубоко засунув пальцы в рот, и его сходство с деревенским дурачком еще усилилось.
— Не следовало тебе быть забывчивым про меня! — визжал Ги, совсем как Йода в "Звездных войнах". — Твоя отвратительная собака!.. Твоя громкая музыка, такая дисгармоничная!.. Ииии!.. Да как ты…
На одной из ближних горелок левой плиты стояла большая кастрюля. Я потянулся и столкнул ее на него. Только через час я обнаружил, как сильно при этом обжег руку. Ладонь была вся в пузырях, точно крохотные булочки, и еще пузыри на трех средних пальцах. Кастрюля соскользнула с горелки, перевернулась и обдала Ги от пояса вниз чем-то вроде кукурузы с рисом и примерно двумя галлонами кипящей воды.
Он завизжал, пошатнулся, попятился и опустил руку без ножа на другую плиту, почти прямо в голубовато-желтое газовое пламя под сковородой — тушившиеся в ней грибы теперь превращались в угольки. Он снова завизжал и на этот раз в таком высоком регистре, что у меня заболели уши, и поднес руку к глазам, будто не в силах поверить, что она скреплена с его туловищем.
Я поглядел вправо и увидел возле двери гнездышко чистящих и моющих средств — "Стекло-Х", и "Хлорокс", и "Уборщик в канистре А" на полке, а сбоку — щетка с совком, нахлобученным на ручку, будто шляпа, и швабра с отжимом в стальном ведре.
Когда Ги вновь ринулся на меня, держа нож в той руке, которая не побагровела и не вздувалась, как кишка, я схватил швабру за ручку, покатил ведро на колесиках перед собой, а затем ткнул им в Ги. Он откинулся, но не попятился. Его губы подергивались в странной улыбочке. Он смахивал на собаку, которая, во всяком случае, временно забыла, как рычать. Подняв нож на уровень лица, он сделал им несколько мистических пассов. По лезвию струился свет флюоресцентных плафонов. Оно блестело между разводами крови. Он, казалось, не ощущал боли ни в обожженной руке, ни в ногах, хотя их обдало кипятком, и брюки у него пестрели рисинками: