Не Лаг же, окончательно опустившийся до уровня фараона!
Не тупица же Лисимах!..
Шахиншах Арьан-Ваэджа чуть скосил глаза.
М-да. Лисимах…
Это серьезно.
Впрочем, еще не время думать о таком.
– Разумеется, – согласился Селевк, прервав молчание. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…
– Вот и чудненько! – заключил Лисимах. – Признаться, давно мечтал о Геллеспонте…
– Разумным мечтам присуще сбываться…
– Угу…
Больше не было сказано ни слова.
Победители смотрели в разные стороны.
Селевк – на север, откуда вот-вот должен был появиться сын, ведущий спасенную конницу.
Лисимах – на запад, словно пытаясь различить далекие отсюда лесистые берега Геллеспонта.
Каждому свое.
Как договорились…
И только на лицах тех, кто лежал, по горло укрытый плащом, победители старались не глядеть больше, словно чего-то стыдясь и не смея признаться в этом.
А зря.
Потому что как раз в этот миг всеми забытый закат посмел, наконец, напомнить о своих правах и несильно вспыхнул, обжигая край непозволительно медлящего с уходом дня.
Алый отсвет пробежал по замершим бледным лицам, ненадолго делая их похожими на живые, и некому было увидеть, как на плотно сжатых устах Антигона появилась, чуть-чуть потрепетала и почти тотчас исчезла ехидная улыбка.
Впрочем, наверное, это лишь пригрезилось.
Ведь всем известно: мертвые не подслушивают. Что им за дело до забот живущих?..
Обман зрения, не больше. Разве не так?
Скорее всего именно так оно и было.
Во всяком случае, громадный низколобый мидиец, доверенный телохранитель Селевка, случайно заметивший игру багрянца на лице лежащего, вздрогнув, протер глаза, пробормотал короткое заклинание, отводящее злые чары, и не стал тревожить размышления величайшего из владык, шахиншаха Арьян-Ваэджа и повелителя иных сатрапий глупым сообщением о том, что Антигон Одноглазый, отродье Анхро-Манью, ставшее ныне – слава Ормузду! – пищей шакалов, смеется.
Возможно, он был прав.
Очень возможно…