— Ин быть по‑твоему, боярыня! — твердо проговорила она. — Пойдем отсюда. Страх мой прошел.
— Пойдем‑ка, пойдем, так‑то лучше, поди, будет, — согласилась с ней и Стрешнева.
— А только одно я тебе скажу, — продолжала Марья Даниловна, — не уйду отселе, пока не взгляну в самый омут.
— Ой, что ты! — испугалась Стрешнева. — Как это можно!
— Да уж так! — капризно и упрямо заявила Марья Даниловна. — Хочу так. И ничего в том странного нет. Одни бабьи сказки.
Она быстро подбежала к берегу, путаясь в высокой траве. Репейники, точно опасаясь за ее жизнь, цеплялись за ее платье и удерживали ее от опасности.
Но она быстро пробиралась вперед и, дойдя до берега, нагнулась над водой и простояла так неподвижно некоторое время.
Стрешнева стояла у скамьи поодаль ни жива ни мертва. У нее даже не хватало голоса позвать ее, упросить не подвергаться такой страшной опасности.
Но вдруг раздался смешливый голосок Марьи Даниловны.
— Сказывала — бабьи сплетни, так оно на поверку и выходит, — говорила она. — Никакого водяного в омуте нету, да и омут‑то есть ли еще? Иди сюда, боярыня, скорее! Полюбуйся… Чудно так — вода темная, и в ней опрокинувшись месяц глядится…
Ободренная звуком ее голоса, Наталья Глебовна решилась подойти к ней и даже стать рядом с ней. Марья Даниловна незаметно отступила на шаг назад.
— Нагнись‑ка, погляди… — проговорила она и вдруг неистово вскрикнула. — Укусило что‑то за ногу!
И затем, делая вид, что падает, навалилась всем телом на наклоненную над омутом Стрешневу и столкнула ее в воду.
— Марья, что ты делаешь?! — успела только вскрикнуть бедная женщина, падая в воду.
Но сила падения была так велика, что тело ее немедленно погрузилось в воду и зеленая тина, расступившись, тотчас же вновь сошлась и покрыла Наталью Глебовну с головой. Однако через мгновение она выплыла и стала неистово кричать, взывая о помощи.
Марья Даниловна стояла на берегу ни жива ни мертва, растерянная, не зная, что делать. Лицо ее побледнело, губы судорожно улыбались и бессознательно шептали бессвязные слова.
— Туда тебе и дорога, благодетельница… Тони, тони… Никто не услышит твоих криков — усадьба далеко.
Но по тропинке сада уже раздавался сухой звук чьих‑то торопливых шагов.
Стрешнев, обеспокоенный долгим отсутствием двух женщин, не утерпел дольше и вышел из дома по направлению к озеру. На душе его было беспокойно; он знал, что настроение Марьи Даниловны в этот вечер было злобное, тяжелое, и, отлично изучив недобрый нрав ее, опасался, не без основания, как бы не вышло чего между двумя женщинами.
И он шел торопливо по тропинке, когда вдруг услыхал отчаянные крики с озера.