А после полудня его растолкали и, многословно извиняясь, сказали, что его срочно зовет воевода, Трофим Игнатьич. И о раненых ему можно пока не беспокоиться, хуже тем не стало. Однако, когда он попытался сразу выйти на улицу, его вежливо остановил дружинник и дал ковш холодной воды умыться прямо в сенях.
- Проснись поначалу, лекарь, - сказал тот, представившись Петром, - ворог по деревьям на холме воев посадил с самострелами, да лучников рядом поставил. И шагу ныне не дает ступить по веси. Ужо не знаю, пойдут ли на приступ, да и ссадили мы двоих, но передвигаться надобно, как я повелю. След в след.
Однако добрались до дружинной избы спокойно, то ли осторожность Петра в этом помогла, то ли лучники на холме прозевали, но факт остался фактом, ни одной стрелы по ним выпущено не было. Взобравшись из подклети в избу по приставной лестнице, Вячеслав коротко поклонился десятнику, вызвав у того одобрительный кивок и ответное приветствие:
- Здрав будь, лекарь. Ведомо мне, что ночь ты всю провел с ранеными, да весть срочная пришла, гхмм… Прилетела точно под оконце избы нашей. Токмо… не я один грамоте разумею, да разобрать мы не можем, что там писано. Али твой человек какой писал? - И Трофим кивнул на стол.
На столе лежала оперенная стрела и развернутая берестяная грамотка, прижатая по краям двумя тяжелыми ножами. Вячеслав нагнулся и начал читать вслух наспех вырезанные кривые буквы:
"Папка, ворогов побили.
Дядя Ваня ушел к отякам за воями.
Обещал вернуться ночью.
Вовка"
Холодная вода все-таки добралась до нутра и зубы, до этого просто выбивавшие чечетку, зашлись в мелкой барабанной дроби.
- Ввв.в.се, сследдующий! - Николай выскочил из воды на скользкий глинистый обрыв, оперся руками о травяную кочку и, подтянувшись, вывалился наверх. Руки сами обхватили плечи, а ноги пошли вприпрыжку, - пить надо меньше… мень…ше надо пить…
- К костерку ужо придвинься, доле всех в водички-то пробыл, - Любим скинул нательную рубаху и полез в воду, - али иди погрейся, подергай за сиську у "бабы", аже не устали руки-то…
- И то дело, - Николай отодвинул в сторону одного из плотников и схватился за толстую веревку, на которой через блок была подвешена деревянная "баба", кусок тяжелого бревна, изготовленного из топляка, которое иначе, чем вдвоем, и не приподнять было. Блок же представлял собой отпиленный кругляк от бревна с выдолбленной посередине канавкой и прожженной то ли углями, то ли железом широкой дырой. Блок этот был смазан изнутри дегтем и вдет на толстую жердину, которая была перекинута наискось через речку, и каждая сторона которой держалась на трех перекрещенных кольях, - эх, дубииинушка, ухнем! - Хрясь! - Эх, зеленая, сама пойдет! - Хрясь!