Мы бессознательно завидуем цельности умерших: они уже
выкрутились из промежуточного положения, обрели ясно
очерченные характеры, дожили, довоплотились.
Андрей Синявский. Мысли врасплох
В воскресенье мы позавтракали в Берч-Кроссинг. А потом пошли пить кофе, сев на улице, чтобы я мог покурить. Эми проявила благородство — вытерпела холод и даже не стала, как обычно, напоминать мне, что я вообще-то решил расстаться с этой вредной привычкой. Я рассеянно листал местную газету, где не нашел никаких особо интересных новостей. Эми наблюдала за матерью с маленькими дочерьми, сидевшими за соседним столиком, но через некоторое время отвела глаза и стала смотреть куда-то вдаль.
Примерно через полчаса кто-то сказал:
— Привет.
Я поднял голову и увидел Бена Циммермана, направлявшегося в кафе. Под мышкой он держал газеты и был одет как обычно — в потрепанные армейские штаны цвета хаки и свитер из тех, в которых принято ходить на рыбалку после того, как жена объявила, что его больше нельзя носить в приличном обществе. Неожиданно я подумал, что был бы счастлив выглядеть в его возрасте так же, как он, а оттого, что Бен поздоровался с нами, проходя мимо, у меня возникло ощущение, что мы действительно здесь живем.
Я кивнул.
— Как ваш друг?
Бен пожал плечами и криво улыбнулся. Я не знал, значит ли это, что тот пошел на поправку или же умер, поэтому я просто снова кивнул, а он вошел внутрь.
Мы с Эми немного побродили по магазинам под музыку нью-эйдж и Моцарта. Я стоял на улице и наблюдал за тем, как Эми рассматривает блузку цвета, который я назвал бы розовым. Меня это удивило. Мужчины моего возраста и типа едва ли осознают существование розового и видят его вблизи, только если у них есть маленькие дочери. Женщины не выносят его во внутреннем декоре и ни за что на свете не станут надевать ничего подобного. Это что-то вроде пурпурного цвета в Средние века — экзотического и неведомого, привлекающего своей необычностью на фоне привычной коричнево-серой гаммы и вездесущего черного.