К тому, что она увидела, больше всего подходили слова роскошь и мягкость. Музыка. Ковры. Освещение. Даже слегка размытый, словно написанный акварелью, закат. С этой захватывающей дух высоты, через огромные, почти во всю стену окна, открывался потрясающий вид на город, и металлическая окантовка углов Эмпайр стэйт билдинг, отражающая последние отблески заходящего солнца, усиливала это фантастическое зрелище. И где-то вдали, на острой оконечности Манхэттена, из дымки, окутывавшей город, неясно проступали очертания двух башен Всемирного торгового центра.
В просторном зале за столиками уже сидели люди — группы из двух, шести, восьми человек; они пили коктейль и любовались великолепным видом. В зале слышался приглушенный шум голосов, тихое позвякивание серебра и тонкого фарфора, оркестр негромко играл спокойную мелодию 60-х, уже ставшую классикой, но блестящая поверхность паркета для танцев пока пустовала. Позже, конечно, здесь будут танцевать, но не под бешено грохочущую музыку модных дискотек, площадка заполнится более изысканными звуками фокстротов и вальсов, может, прозвучат несколько танго и быстрый ритм ча-ча-ча.
Ожидая, пока метрдотель проводит к столику пожилую пару, Эдвина с удовольствием разглядывала Аллилуйю.
— Я знала, что под этой неряшливостью и разноцветными гелями скрывается очень, очень хорошенькая девушка, — заявила Эдвина, ласково потрепав дочь по подбородку. — Разве не так, сладкая моя?
— Уже сто раз, или сейчас будет сто первый? — И Аллилуйя закатила глаза. В ответ мать лишь улыбнулась.
— Все равно ты очень хорошенькая.
— Да? Тогда почему я чувствую себя так странно?
— Трудно сказать, детка. Ты выглядишь потрясающе. На ней были черные колготки, черный кожаный жакетик и резко контрастирующая с ними розовая кожаная мини-юбка. Наряд дополняли пластиковый ремень ядовито-зеленого цвета и пластиковые же, по нескольку штук в каждом ухе, круглые серьги чистых компьютерных цветов. Что касается волос, то они, по крайней мере, по мнению Эдвины, приняли почти сносный вид и были высоко стянуты в тугой короткий хвост. Вскоре вернулся метрдотель и, официально поздоровавшись, вопросительно посмотрел на Эдвину. Та, в свою очередь, посмотрела на дочь.
— Столик на фамилию Танкрэй, — под этим вымышленным именем она сделала заказ по телефону Танкрэй — джин с мартини — был любимым напитком ее матери, поэтому она и сказала первое, что пришло на ум.
— Танкрэй? Какая странная фамилия, — пробормотала Эдвина.
Метрдотель поклонился.
— Пожалуйста, следуйте за мной. Остальные приглашенные уже ждут, — и он повел их, буквально паря над ковром.