Как и Дороти,[4] которую внезапно налетевший вихрь подхватил и унес в Волшебную страну Оз, Ширли вдруг обнаружила, что стала объектом пристального внимания со стороны странного круга человеческих созданий. Подобные откровенные разглядывания были ей внове, и девушка смущенно отводила взгляд, заливаясь краской.
Спустя добрых три минуты Альфредо наконец переключил свое внимание на Олимпию.
— Ты спрашиваешь, что я думаю? — восторженно воскликнул он. — Да от нее можно с ума сойти! Олимпия, она просто сокровище, с какой стороны ни возьми! Красавица! — Восторженно прищелкнув в воздухе большим и указательным пальцами, Альфредо поднес их к губам и умиленно поцеловал кончики пальцев. — Чистый ангел! Ты просто недооцениваешь своих девочек. Какая фигура! Какой рисунок лица! Какие волосы! — Сделав шаг вперед, он приподнял пальцами подбородок девушки и покрутил ее голову из стороны в сторону. — Господи, да где же ты ее откопала?
— Просто на улице, — быстро ответила Олимпия. Она закурила очередную сигарету и помахала ею в воздухе, изображая какое-то неопределенное место. Не стоит торопиться с излишними подробностями, пока она не изобрела для Ширли достойную внимания биографию.
Альфредо пристально впился глазами в пожилую женщину.
— А-а, понимаю, — одобрительно промычал он. — Пока что фея не готова раскрыть карты. Очень мудро, Олимпия, очень мудро…
Ширли была слишком взволнована и слишком нервничала, чтобы по достоинству оценить и порадоваться их словесной перепалке. „Просто сокровище"? „Ангел"? Никто раньше не говорил о ней таких слов. Отчим называл ее „бестией", а родная мать как-то окрестила ее „блудливой потаскухой". Среди Воинов Сатаны она была известна как „старушка Змея". Ей и в голову не приходило, что она красива и могла бы воспользоваться своей красотой, чтобы чего-то для себя добиться. Промучавшись и протерзавшись в годы полового созревания, поскольку считала себя слишком высокой, слишком худой и слишком остроскулой — качества, которых у хорошеньких девчонок с прелестными вздернутыми носиками просто не могло и не должно было быть, — она каким-то невероятным образом вдруг превратилась в симпатичную восемнадцатилетнюю девушку и страшно удивилась этому превращению.
Теперь, впервые задумавшись над этим, она вдруг вспомнила, что никогда не слышала ласкового слова и от Змея. Никогда и ни о ком. Ее же, в редкие минуты добродушного настроения, он называл „лиской", но это отнюдь не было признанием ее красоты.
По мнению Ширли, красивыми можно было считать только тех женщин, которых она видела по телевизору: Сибил Шефферд, возможно, или Жаклин Смит, или Виктория Принсипал — недоступные, далекие создания, которые вполне могли бы быть жительницами других планет. За этими женщинами, всегда роскошно одетыми, холеными, тянулась какая-то не поддающаяся определению аура очарования и шика, — в общем, того, чего явно не доставало простенькой, без косметики, одетой в залатанные джинсы „ливайс" и плохонький жакетик „старушки Змея".