— Когда-то это был дворец Тиберия, — объяснял Эдуардо, когда они бродили по аллеям парка, террасам, садам, лестницам. — Как и во все самые красивые места на Капри, сюда можно добраться только собственными ногами.
Солнце припекало все сильнее, но от жары спасал легкий ветер с моря и прохладная тень беседок, увитых зеленью. А запахи, а краски! Везде, куда ни глянь, со стен низвергается лава живой зелени: герань, лилии, бугенвиллеи, розы. Прямо какой-то остров висячих садов.
Дорожки внезапно переходили в лестницы, огороженные цветочным бордюром и ведущие то вверх, то вниз. Высоко в горах виднелись белые крестьянские домики, разбросанные, как куски сахара, и окруженные буколическими виноградниками.
— Раз уж мы здесь, — предложил ей Эдуардо, — мы обязательно должны посмотреть сады Августа. Они всего в нескольких минутах ходьбы.
В садах императора было все, что только можно вообразить. Только одних цветов восемьсот пятьдесят видов.
Потом они отправились на террасы. Вид, открывшийся оттуда, не поддавался описанию, да слова и не требовались. Они молча восхищались Западными утесами и иглоподобными скалами, поднимавшимися из серебристой глади воды.
И вот сейчас их лодка стояла на якоре, облитая ярким ослепительным солнцем, скрытая от посторонних глаз выступающими из воды стрельчатыми скалами. Время и реальность медленно, лениво проплывали мимо, не касаясь их.
Эдуардо поднялся.
— Не искупаться ли нам?
Стефани все еще лежала на животе, подставив спину обжигающему солнцу.
— Угу. — Она зевнула. — Сначала ты, мне еще надо надеть купальник.
— Я помогу.
Встав на колени около нее, он поднял бретельки купальника, и Стефани чуть слышно застонала — его прикосновения посылали электрические разряды по всему ее телу. Он почувствовал, как напряглись ее мышцы под гладкой кожей, и, ободренный этой реакцией, медленно и легко провел пальцем вдоль ее спины.
Она резко вздохнула. Тогда он повернул ее на спину и жадно поймал губами ее рот.
Его неистовая, внезапно вспыхнувшая страсть окатывала ее волнами огня, которые захватывали ее всю.
— Любовь моя, — бормотал Эдуардо, — любовь моя Возможно, дело было в этих единственно необходимых словах; или виноват был климат, в котором родилась Афродита; а может, это романтическое утро и выпитое шампанское, но Стефани чувствовала, что растворяется в нем. Ее руки жадно обвили шею Эдуардо, а губы страстно отвечали на его страсть.
Они, как два голодных каннибала, впились друг в друга, наслаждаясь сладостью тела.
Он лег на спину, увлекая ее за собой, расстегивая ее купальник. Это прикосновение опьянило ее желанием, пронзило все ее тело электрическими искрами.