Костю затошнило от запаха собственного горелого мяса и адской боли. В толпе кто-то страшно закричал, но он услышал это как будто сквозь вату.
– Atlaidisiet vinu! – Скомандовал гауптштурмфюрер и латышские эсесовцы отпустили паренька и отошли.
От боли Костя скрючился. Офицер решил, что тот потерял сознание и на парня тут же вылили ведро холодной воды. Он встал на четвереньки, кто-то засмеялся. Потом с трудом приподнялся. По его грязному лицу текли слезы. Он осторожно посмотрел себе на грудь.
Две багровые пятиконечные звезды пульсировали болью. Костю трясло. Но он нашел в себе силы и попытался плюнуть в эсесовца. Жаль, что плевок не долетел.
В это время из толпы ревущих баб выскочила Катька и бросилась к нему.
Один эсесман обхватил ее за талию и попытался швырнуть обратно. Но офицер коротко крикнул:
– Aizcelt! Velciet vinu surp!
Солдат послушался и поволок отбивающуюся девчонку к нему. Толпа завизжала еще больше. Тогда один, а потом второй латыши несколько раз выстрелили в воздух. Затем, поверх голов, дал очередь и пулеметчик.
Костя разглядел сквозь слезы, как Катьку тащат к офицеру. Он попытался дернуться, но его удержали за плечи и заломили руки.
Цукурс отдал щипцы с тавром подручному, а потом подошел к Кате и погладил ее по щеке. Едва коснулся локона, провел пальцем по носу:
– Твоя любовь? Красивая. Жалко будет испортить такую красоту. Cirvis!
Ему тут же дали в руки топор.
– Потом я отрублю ей кисти и ступни. Но это потом. Сначала мы с ней поиграем. Если ты не скажешь, где прячутся бандиты.
Катька завизжала от ужаса, а у Кости пересохло горло. Он только замычал. А потом кивнул.
– Двадцать километров на север. Ровно на север. Почти у болота. – прошептал он.
– Хорошо, – улыбнулся в ответ садист. А его голубые глаза оставались холодными. – Atlaidisiet vinu.
Державшие его солдаты отпустили, и он упал на землю от бессилия и отчаяния.
– Uguns!
Солдаты открыли беспорядочную стрельбу по толпе. Катька присела, захлебываясь в крике и зажав руками уши. Через минуту дети и женщины беспорядочной грудой лежали на земле, кто-то еще стонал, эсесовцы пошли добивать раненых. Патроны не тратили. Штыками и прикладами.
Офицер вздохнул, размахнулся и…
передумав, выбросил топор.
А потом достал пистолет и двумя выстрелами в голову добил сначала Костю, потом воющую Катьку.
Наткнувшись на недоуменный взгляд оберштурмфюрера, Герберт Цукурс пояснил:
– Я их пожалел. Хотя эти азиатские свиньи и не достойны жалости. Выжечь тут все к чертовой матери! – крикнул он.
А потом переступил через тела юноши и девушки, стараясь не испачкаться в крови. Остановился. Посмотрел на них. Подумал о чем-то своем. И добавил: