Федя разлил чай, помочив сахар в кипятке, откусил, сухарик тоже сначала окунул в кружку. Илья улыбнулся и действовал точно так же. Поту из них выжало порядочно, и горячий чай пришелся как нельзя кстати. Словно душу омыло! По три сухарика досталось на брата. Илья выпил две кружки, а Федя трижды наполнял свой белый черпачок.
Илья встал:
- Спасибо, Федя. Давай тронем, пока в той деревне, как ты говоришь, спят.
- Мунам… Тронем, пока спят,- старательно повторил русские слова Федор, собрал оставшиеся харчишки, засунул в карман лузана, отнес в лодку. Остатками чая залил костер. Угли сердито заворчали, выбросив вверх клубок пара. Федя еще и из речки зачерпнул воды - в костер.
- Поехали.
Тихо несла свои воды Ижма. Река укрылась жиденьким туманом, невысоко стоящим над водой. Если бы кто с берега наблюдал за их лодкой, увидел бы удивительную картину: по белому покрывалу тумана вверх по течению плавно двигались две усеченные человеческие фигуры, словно жестко привязанные к концам одной палки. Они одновременно то выныривали по пояс из тумана, то снова погружались…
Тихо. Плеск воды, рассекаемой носом лодки, лишь подчеркивает тишину.
Когда на высоком берегу проявились избы, Федор направил лодку к противоположному берегу.
Залаяли собаки, эти все слышат, но летом они привязаны, по берегу следом не побегут.
На северо-востоке небо заалело. Не проплыли и половины плеса за деревней, как солнце снова показало свой летний раскаленный лоб. Замешкавшийся туманчик даже не успел оторваться от реки - растаял на глазах. По-настоящему так и не стемнело, только немного стерлась определенность линий. Но взошедшее солнце вновь вычертило отдельно каждый листочек, каждый стебелек и четкий след водяного жука на глади реки. Проснулась, застрекотала, защебетала природа. Совсем близко закуковала кукушка, в этом году Федя услышал ее впервые. Значит, правда лето наступило. Ожила и река, заплескалась рыба. Больно было глазам: впереди полыхали два солнца. В небе, в полусажени от верхушек леса, золотом переливалось круглое, небесное, а на поверхности реки от носа лодки до самого конца широкого плеса серебряной бисерной полосой растянулось второе солнце, речное, слепящее, искристое, живое.
На повороте из-под кустов ивняка, громко хлопая крыльями по воде, поднялась пара крякв и полетела невысоко над рекой вверх по течению. Федя пожалел, что ружье оказалось не под рукой, его радость и гордость, централка двадцать восьмого калибра, лежала на носу под одеждой. Ах, какой обед улетел! Утки сразу напомнили, что пора бы основательнее подкрепиться. Федя осторожно положил весло, перешел на нос и присел там на корточки. Взял из-под одежды ружье, зарядил одним патроном. Теперь чем дальше они станут уходить от жилых мест, тем чаще будет встречаться дичь.